Джалол Икрами - Дочь огня

— А вот и наша пери воды принесла, — сказала она, увидев Фирузу. — Что это ты запропастилась? Хумы совсем пустые. А может, ты проголодалась, покормить тебя?

— Нет, спасибо, — поблагодарила Фируза. — Вот если бы вы мне к вечеру немного шкварок дали, я бы за вас богу помолилась.

— А ты любишь шкварки?

— Очень.

— Ну что ж, приходи. Я тебе целую чашку наложу.

Фируза вылила воду и пошла во внешний двор. Приоткрыв ворота, она передала свой бурдюк водоносу и села на каменную суфу рядом с подругами.

Все женщины-водоносы, кроме Фирузы и Ходичи, жили в домах, расположенных ниже бани гарема. Их прислали сюда из туменов и вилайетов в подарок матери эмира, но они оказались недостаточно красивыми и не попали в гарем эмира, а остались в услужении. Горя и страданий в их жизни было больше, чем воды, которую они перетаскали.

Вот история одной из них — дочери писца каратегинского хакима. Девушка унаследовала от отца любовь к поэзии, сама писала стихи и у себя на родине славилась как поэтесса.

Ее звали Мавджигуль — волна роз. Но с тех пор как стала рабыней в гареме эмира, она потеряла свое имя, ее стали звать Каратегинка. Ее отец, Мирзо-Латиф, был писцом в канцелярии каратегинского хакима. Попал он туда не по собственной воле. Был он человек добрый и мягкий, обрабатывал свой маленький участок, а в свободное время сочинял вольнолюбивые стихи и песни.

Вот, например:

Я вышел из дому, беды не ожидая. Напала на меня собак судейских стая. Когда бы стрелы мне, когда б хороший лук, Сумел бы отомстить обидчикам тогда я!..

В Каратегине в те времена грамотных было мало, и хаким забрал Мирзо-Латифа в свою канцелярию. Тот долго сопротивлялся, но в конце концов согласился, надеясь, что ему, может быть, удастся хоть чем-нибудь помочь людям, обращающимся за помощью в канцелярию хакима. Он бесплатно писал беднякам прошения, старался помочь им, а в свободное время продолжал писать стихи, в которых порицал жестокость власть имущих, сочинял злые сатиры на судей и хакимов.

Дом Мирзо-Латифа стоял на берегу речки. Напротив, на другом берегу, стоял дом гончара. У гончара был сын, чуть старше Мавджигуль. Молодые люди любили друг друга. Юноша пользовался каждым удобным случаем, чтобы перебраться через реку и увидеть Мавджигуль. Он дарил ей красивые кувшины с изогнутыми носиками, кувшины для воды, пиалы. На каждом из подарков тонкой арабской вязью было выписано имя Мавджигуль. Девушка отвечала ему нежным взглядом, ласковой улыбкой, стихами и песнями.

Родители знали об этой любви и собирались сыграть свадьбу.

Но слава о грамотной девушке, пишущей стихи, дошла до ушей главного писаря, плохо относившегося к Мирзо-Латифу. Старик воспылал любовью к девушке и посватался к ней.

Мирзо-Латиф отказал ему.

Взбешенный отказом, главный писарь отправил сына гончара в солдаты в Бухару. Потом вторично послал в дом Мирзо-Латифа сватов. Мирзо-Латиф, возмущенный расправой над сыном гончара, не впустил сватов во двор и в ту же ночь сочинил на главного писаря сатиру, которая через день попала тому в руки:

На этот раз главный писарь только зло усмехнулся. Он надел новый халат и отправился на прием к хакиму. Читая своему господину сатиру, он так переиначил ее, что получилось, будто бы она написана на самого хакима. Кое-что при этом добавили приближенные хакима, которым Мирзо-Латиф стоял поперек дороги. Хаким был разгневан: дом Мирзо-Латифа разграбили, жену и дочь взяли к хакиму, а оттуда Мавджигуль отправили в Бухару, в подарок эмиру.

Долго болела Мавджигуль, снедаемая тоской и печалью, и только забота и ласка Ходичи и других женщин спасли ее от смерти.

Стихи, песни и дастаны Мавджигуль скрашивали жизнь узниц, они боялись, как бы девушку не отдали в гарем какого-нибудь сановника, и уговорили Ходичу взять ее в водоносы. Вот уже год, как Мавджигуль носит бурдюки и оплакивает свое горе в грустных песнях…

Прочти что-нибудь, — попросила ее Ходича, когда пришла. Ну хотя бы то, что ты написала сегодня ночью.

Очень я про любовь люблю слушать. Я всего три месяца прожила с мужем, а с тех пор как забрали его, даже лица мужского не видела. Почитай, сестрица, почитай. Мавджигуль вынула из-за пазухи лист бумаги и начала читать своим глубоким, чуть-чуть дрожащим голосом:

— Молодец, — вздохнула Ходича. — За сердце берет Как будто про меня… И откуда ты слова находишь, да так гладко, так красиво и жалостно. Замечательно написала, будто всю боль, всю тоску в стихи вложила!

Фирузе очень нравились стихи Мавджигуль, они напоминали ей далекие годы, учебу с Шамсией, ее страшную долю.

— Не печалься, Мавджигуль, не плачь, мир тоже меняется. И для нас с тобой, говорят, светлый день придет…

После работы Фируза надела паранджу, положила за пазуху сверток с едой, которую ей дали на кухне, и быстро побежала домой.

Асо ждал ее. Фируза передала ему разговор с Мухаррамой Гарч.

— От этой проклятой Магфират нам еще много будет горя, — помрачнел Асо. — Но как они могли узнать, что джадиды собираются завтра в Зирабаде?

— Так это правда? — испугалась Фируза.

— Правда. Хайдаркул просил меня завтра привезти туда Камоледди-на Махдума и еще кое-кого.

— Так надо же их скорее предупредить, — заволновалась Фируза.

— Конечно, — твердо сказал Асо. — Эту встречу Хайдаркул решил устроить в Зирабаде по просьбе ака Махсума. Мне надо торопиться. Ты переночуй у Оймулло, а к ночи я вернусь.

— Ладно, ладно, — вставая вместе с мужем, сказала Фируза. — Ты лучше о себе побеспокойся, будь осторожен.

Фируза закрыла за Асо ворота, помолилась и, поручив мужа защите аллаха, вернулась в комнату.