Джалол Икрами - Дочь огня

Ну так вот, прошли мы через Токи Тиргарон, миновали безлюдные переулки, дошли до хауза Лесак. Воды в хаузе было много, даже в темноте видно было, как этот кровавый хауз бурлил и колыхался… почему кровавый — ты спрашиваешь? Да, говорят, раз в год этот хауз испускает громкий вопль, зовет кого-то, и тот, чье имя названо, где бы он ни был, хоть рядом, хоть совсем в другом конце города, обязательно, услышав этот зов, мчится к хаузу и бросается в его воды. Через два-три дня водоносы находят распухшее тело и приносят родным… Я вспомнила об этом, когда стояла на берегу хауза Лесак вместе с младшей женой бая, — и вся задрожала. Но я ведь пришла сюда с желанием вымолить себе ребенка, поэтому я сдержалась и, помянув бога и пророка, пошла за госпожой вокруг хауза. А госпожа, хоть была и моложе меня, совсем не боялась, смело шагала впереди, громко болтала и смеялась.

Мы обошли вокруг хауза раз, другой, все было тихо и спокойно вокруг. Но когда мы в третий раз стали его обходить, вдруг открылись ворота одного дома на берегу и вышли двое мужчин, оба высокие и здоровые. Один из них кинулся к жене бая, другой ко мне. Я сразу поняла, что эти ходжи — развратники, жеребцы — и что они напали на нас с нечистыми намерениями, хотели затащить нас к себе в кельи. Но я так двинула в грудь этого жеребца, что он полетел в хауз. Другой же потащил было жену бая к себе, но я побежала за ними, схватила его за ворот и так дернула, что он отпустил мою госпожу и кинулся наутек, оставив у меня в руках обрывок воротника. И мы с госпожой убежали.

Я вся дрожала от страха и от гнева, лицо мое горело. А жена бая смеялась. Я не выдержала и спросила: как она может смеяться? А она говорит: Мне смешно, что ты так испугалась. По ее мнению, мужчин этих не надо было бояться, ведь они ходжи, святые, от их прикосновения, от их дыхания только польза людям. И женщины получают то, что хотят. Пусть они задохнутся своим дыханием! — сказала я, и мы пошли домой.

Про этот случай я рассказала мужу, и он посоветовал мне больше в такие места не ходить, а лучше побывать во время праздника тюльпана у источника Айюба, совершить там омовение и намазаться священной глиной.

Я послушалась, и не прошло и трех месяцев, как зачала ребенка. Теперь я уже боялась за него, береглась, и муж тоже не давал мне поднимать тяжести, жалели меня и госпожи.

Ну и вот, скажу я тебе, ровно через девять месяцев, девять дней и девять часов я родила девочку и назвала ее Сафия. Мы с мужем очень радовались ей, хотя в глубине души у нас жила печаль. Мы печалились, что наша дорогая, бесценная дочка, Сафия-джан, родилась невольницей. Девять месяцев я носила ее под сердцем, с муками родила на свет божий, кормлю ее молоком своим, тружусь, чтобы вырастить ее, а она не моя, она рабыня Латиф-бая и вся в его власти! Что он захочет, то и сделает с ней…

Все может случиться в жизни с человеком. Он может заболеть, гореть в жару, может голодать, запутаться во вражеских кознях, мало ли какое может с ним стрястись нежданное несчастье… Все может случиться, но всякая беда преходяща, от всего можно найти лекарство, из всякого положения выход, а вот против рабства, против бесправия и плена нет лекарств, нет спасения! И кому на долю выпадет оно, конца не видно,>то темная ночь без рассвета. Не дай бог никому стать рабом и пленником…

Так мы тогда думали и говорили. Потом, когда русские пришли и взяли за ворот самого эмира, отобрали у него один за другим цветущие города, тогда глаза его открылись и он понял, что это наказание бога, если и дальше будет продолжаться торговля людьми, то могут последовать большие несчастья… и он запретил торговать людьми. В темной ночи для рабов забрезжил рассвет — появилась надежда, что дети их будут свободны.

А моя Сафия и родилась и росла в неволе. Красавицей она не была, просто была очень милой и хорошенькой девочкой. Когда она стала ходить, ее все в доме бая полюбили. Сам бай, у которого давно уже не было маленьких детей и внуков, часто ласкал мою Сафию. Л мы с мужем не могли нарадоваться на наше ненаглядное дитя.

Летом в байском саду бывало много народу. Особенно часто приходили сюда сыновья бая. У бая от старшей жены было два сына и дочь. К тому времени, когда моя Сафия уже подросла, бай женил своего старшего сына, а дочь выдал замуж. Неженатым оставался в доме только младший сын бая, Мехди, дерзкий, своевольный парень и пьяница. Летом, когда семья бая переезжала в сад, я всегда беспокоилась за Сафию и предупреждала ее, чтобы она не попадалась на глаза Мехди. Я даже старалась отсылать ее в город, к байским женам в услужение, чтобы уберечь от этого бессовестного Мехди. Я уже знала, что он таращит глаза на нее, и подозревала у него самые нехорошие намерения.

Однажды, когда представился удобный случай, я даже сказала об этом старому баю. Я сказала ему: Вы знаете, я была дочерью свободного человека, мечтала, как и все, о счастье, но судьба мне его не дала, такое уж выпало мне на долю горе — я стала невольницей, Дилором-каниз. Моя единственная дочь — тоже ваша невольница со дня своего рождения и служит вам с тех пор, как стала на ноги. Что ж, мы труда не боимся, но ведь и мы все же люди.

Я боюсь за мою дочь, боюсь позора для нее. Мехди-байбача пристанет к моей дочери, у него дурные мысли. Если, не дай бог, что случится, Сафия с ума сойдет и я тоже не выдержу.

Бай задумался, поглаживая бороду. Потом сказал: Ты, Дилором-каниз, принесла мне счастье, с тех пор как ты пришла в мой дом, умножилось мое богатство и упрочилось мое положение. Грешно мне не ценить твою преданность. Не беспокойся за дочку. Мехди ничего ей не сделает плохого. Я сам скажу ему.

Ну, после такого разговора я немного успокоилась, но все же остерегалась Мехди, отсылала дочку подальше с его глаз и никогда не оставляла одну.

Сафии исполнилось пятнадцать лет, самая пора замуж, но никто не сватался к ней, потому что она была невольницей. Кто же из свободных людей захочет взять за себя рабыню, дети которой тоже обречены быть рабами? А в доме бая, как назло, не было ни одного раба, за которого можно было бы выдать нашу Сафию. Бай уже всех своих рабов переженил на невольницах, чтобы закрепить их род за собой. Нужно было ждать, пока появится в доме подходящий жених. Вот мы и ждали.

Так думала старуха Дилором. Но на самом деле в 1868 г. под давлением Александра II эмир бухарский вынужден был закрыть невольничий рынок.

Окончательное уничтожение рабства и работорговли в Бухарском ханстве предусматривалось его договором с Россией 1873 г. Однако пережиточные формы рабовладения и торговля рабами продолжали существовать в Бухаре и других местах ханства еще многие годы.

Тем летом старый баи, которому было уже под девяносто, неожиданно умер. Семья его тогда жила в саду, я прислуживала им. Узнав о смерти бая, все поехали в город. В саду остались только Сафия со своим отцом. Я не беспокоилась о ней, она ведь была с отцом, да и разве можно было подумать, что Мехди в день смерти отца сделает что-то плохое? Так я думала, потому что считала байбачу все же за человека, но я ошиблась. Богатство портит людей, лишает их человечности, делает бессовестными, безжалостными, жестокими. Вот почему я никогда не жалуюсь на свою бедность. Хоть пол-лепешки в руке, да зато спокойно на душе, — как говорится. Богатство сегодня есть, а завтра его нет, а человечность всегда остается. Можешь все продать с себя, но человечность оставь при себе! Будь честным, бойся позора и на этом и на том свете!