Лев Демин - Каторжник император. Беньовский

Морис Август заинтересовался хозяйской библиотекой и получил любезное дозволение хозяина пользоваться ею в любое время. Так Беньовский стал вхож в кабинет Вислогузова и в его отсутствие. По правде говоря, и книги на непонятном ему церковнославянском языке, да и современные русские повести и трагедии, написанные тяжеловесно и вычурно, мало интересовали его. Интересовало совсем другое. Беньовский садился за письменный стол и машинально листал страницы книги в кожаном переплёте, оглядывая пристально обстановку кабинета. Особенно его внимание привлекал стоявший в простенке между окнами столик-бюро со множеством ящиков, в которых, как можно было догадаться, хранились всякие нужные бумаги.

Степан Силыч уехал по торговым делам в Симбирск. Митька готовился после его приезда отправиться в Нижний Новгород. Беньовский узнал об этом от него самого. Приказчик был словоохотлив.

— Как приедет хозяин, сразу же и поеду в Нижний, — с гордостью сообщил Митька. — Говорят, большой город, больше, чем наша Казань.

Он знал, что хозяин-купец дорожит им как честным и расторопным помощником и готов послать с самостоятельным поручением.

— Сразу не сумеешь уехать.

— Это почему же?

— А документ выправить... Говорят, ваши чиновники ничего быстро не делают.

— Есть он уже, документ. Степан Силыч заранее позаботился.

— Есть, говоришь? Это хорошо.

Когда Митька занимался с покупателями, Морис вошёл в хозяйский кабинет, снял с полки первую попавшуюся книгу, раскрыл её наугад и положил на стол. Потом прислушался, не раздаются ли чьи-нибудь шаги, и поспешно подошёл к столику-бюро в простенке. Попробовал, открываются ли ящики. Некоторые были на запоре, другие открывались.

Вдруг Беньовскому показалось, что кто-то идёт. Нет, это шмыгнул хозяйский кот. Морис Август приоткрыл самый большой из ящиков, плотно набитый счетами, какими-то записками, выдранными из конторских книг листами. Под ними лежала вытертая сафьяновая папка. Беньовский осторожно извлёк её и нетерпеливо раскрыл. Вот то, что он искал! Какая удача! В папке как раз и лежала нужная ему бумага, удостоверяющая личность и дающая право на проезд казённым транспортом. На листе плотной шершавой бумаги было выведено чётким секретарским почерком следующее:

«Подорожная грамота

Предъявитель сего казанский мещанин Димитрий Закиров 28 лет от роду, доверенный человек казанского же купца Степана Вислогузова, следует по торговым делам в Нижний Новгород и в другие города, визиты в кои могут быть потребны в интересах торгового дома Вислогузовых. И с ним следует данный ему в помощь человек».

Под этим текстом стояла витиеватая подпись чиновника губернской канцелярии и была прилеплена сургучная гербовая печать.

Беньовский сложил документ вчетверо и сунул в карман камзола. Военный мундир, подобающий офицеру конфедерации, он так и не успел в своё время справить. Потом он осторожно положил сафьяновую папку на дно ящика, под ворох бумаг, и, задвинув его, вышел из кабинета.

«Ай да Морис Август... Каков!» — самоуверенно подумал он, насвистывая весёлый венский мотив. У себя в комнате Беньовский ещё и ещё раз перечитал документ, «...и в другие города, визиты в кои могут быть потребны...» Это же превосходно! Значит, и в Москву, и в Санкт-Петербург дорога ему открыта. «И с ним следует данный ему в помощь человек». Тоже превосходно. А теперь надо действовать. Вислогузов вернётся не раньше чем через неделю.

Первым делом Беньовский отправился добывать деньги к ювелиру-татарину и предложил золотую табакерку с бриллиантами.

— О, такой богатый вещь! У бедного Сулеймана нет столько денег, чтобы купить такой богатый вещь, — запричитал ювелир. — Моя может дать господину...

Сулейман назвал смехотворно низкую цену.

— Нет, так дело не пойдёт, — решительно сказал Беньовский и направился к выходу. — Найдём другого покупателя.

Ювелир догнал его уже на улице и, схватив за рукав, потащил силком обратно в свою лавку.

— Зачем так сказал нехорошо. Торговаться будем. Твоя цена называй, моя цена называй...

И торговались. До умопомрачения торговались. Сулейман всё-таки утроил первоначально названную цену. И Беньовский уступил, хотя знал, что продешевил. Что делать? Деньги были срочно нужны. Ювелир отсчитал всю сумму старинными золотыми монетами с портретами покойных императриц Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны и жадно схватил табакерку. Беньовский вышел из лавки, проклиная Сулеймана и ощущая на груди позвякивающие монеты.

Он зашёл к товарищу по ссылке радостный, уверенный в себе.

— Дружище Адольф, поздравьте меня. Документ и деньги у меня в кармане. Идёмте скорее.

— Куда?

— Экипироваться. Мой поношенный камзол и ваш мундир шведского офицера явно не подходят для путешествия инкогнито. Обзаведёмся мещанскими поддёвками и русскими сапогами. Хорошо бы купить и полушубки. Время-то наступает зимнее, морозы, как говорят русские, на носу.

Вечером того же дня, одетые как простые мещане, Беньовский и Винблад с небольшими узелками и удочками направились к Волге, ещё пока не замерзшей. Хозяев своих предупредили, чтобы не ждали к ужину. Уходят они рыбачить дня на два, на три. Заночуют у сторожа лесного склада. У него есть и ведёрко, чтобы уху сварить. Хозяева не узрели в таком предупреждении ничего подозрительного.

У лесного склада беглецы задерживаться не стали. Упросили лодочника перевезти их на правый берег Волги. Там, забросив удочки в овраг, наняли крестьянскую подводу у оброчного мужика, промышлявшего извозом, и доехали до первой почтовой станции.

Мелькали длинной вереницей почтовые станции с кипящими самоварами, поджидавшими путников, с вечной сутолокой и перебранкой между нетерпеливыми господами и станционными смотрителями. Забитые, затюканные важными персонами, превосходительствами и высокопревосходительствами, станционные смотрители, стоявшие на низшей ступени российской чиновной иерархии, отводили душу на кучерах и всякой мелкоте, коей тоже приходилось пользоваться почтовыми услугами.

В Нижнем Новгороде Беньовский, принявший теперь имя Димитрия Закирова, приобрёл в Гостином дворе добротный кожаный саквояж — не с нищенской же котомкой являться в столицу. Купил и ещё кое-что из необходимых вещей для себя и для своего спутника.

И всё же смотрители относили казанского мещанина, следовавшего с бессловесным слугой, к мелкоте и не спешили давать лошадей раньше, чем их получит богатый помещик, офицер в высоком чине и уж тем более фельдъегерь. Беньовский умело играл свою роль и не лез на рожон, останавливаясь на отдых в людской избе, а не в чистой половине, предназначенной для благородных. Если уж станционный смотритель преднамеренно куражился, срывая на молодом мещанине все накопившиеся обиды, и твердил своё, что лошадей, мол, нет, Морис Август раскрывал свой кошелёк, готовый щедро заплатить за услуги. И лошади появлялись.