Валерьян Телёбин - Финская война. Бастионы Лапландии

Обойдя небольшую горушку, на которой комбат с начштаба устроили НП, разворачиваемся для атаки. По сигналу ракеты наша рота совершает стремительный бросок, стараясь пересечь болотце у подножья хребта и стреляя при этом во всё, что лупит по нам со склона. Впрочем, не такой уж он и стремительный, хотя и на лыжах, но по глубокому рыхлому снегу. Да и бойцы не все сплошь олимпийские чемпионы — и амуниции навешано, и палки лыжные на руках болтаются, а ещё и стрелять надо. Прицельно к тому же. И от вражьих очередей уворачиваться, используя складки местности, которых, кстати, нет почти. Когда ударили из миномётов, рота залегла. Но перед этим мой взвод таки достиг мёртвой зоны — небольшого отрожистого холмика у самой подошвы хребта.

Спустя несколько минут, когда к нам подтянулось ещё с десятка два бойцов, был дан приказ на повторную атаку.

— Не боись, ребята, им самим страшно. Нам-то не впервой. С самураями резались, поляков разбили и этих уделаем! — подбодрил я бойцов.

— Товарищ ротный старшина, поляк-то боец жиденький, чуть что, и руки кверху. А вот японец не то, хоть живьём его закапывай, не пикнет. Тока нервный очень и не смекалистый: прёт и прёт на пулемёты, будто девять жизней у него, как у кошки, — весело затараторил красноармеец Рышков, земляк мой с Брянщины.

— Забыл, Лёха, как всего пару месяцев назад мы пять дней штурмовали Графский форт в Брестской крепости? Что-то не сдались тогда поляки, хотя они перед тем ещё почитай целую неделю от германцев отбивались! — возразил ему Костя Кузнецов, один из лучших бойцов разведроты.

— Они бы и сдались, если б товарищ старшина не позволил капитану ихнему с остатками батальона ночью из блокированного форта уйти, — не унимался Алексей.

— Думай, что мелешь! — оборвал его Костя. — Это был бы встречный ночной бой. Мы бы все там легли. Поляки сдаваться не собирались. Да и какой смысл был их останавливать, если война уже была окончена? И они в той войне честно выполнили свой долг. И язык свой попридержи! Мало потом особисты и нас, и Семёныча мурыжили?!

— Отставить трёп. Приготовиться к атаке. Вещмешки снять. Пулемёты на позицию. Проверить магазины. Ну, товарищ Сталин, осени нас Красным Знаменем… — заорал я. — Вперрё-ё-ёд!

Снова ударили миномёты, а следом раздались пушечные выстрелы, но значительно правее. Пехота опять залегла, а мой взвод, оставив укрытие, бросился на хорошо простреливаемый склон. Впрочем, близость противника и неровности склона почти исключали возможность флангового огня со стороны финнов. И ответную стрельбу мы сосредоточили на ближайших к нам огневых точках. Невероятное напряжение стремительно высасывало последние силы из бойцов поредевшей роты. К тому же несколько человек пришлось отрядить вытаскивать раненых, командира роты и двух взводных прежде всего.

Комбат, видимо, понял, что прорыва не будет ни на одном из участков наступления и отдал приказ отходить, выждав, когда сгустятся сумерки.

Вечером, сверившись данными с командирами рот, начштаба начертил схему укрепрайона со всеми обнаруженными огневыми точками. Оставалось ждать подхода основных сил и артиллерии.

Подошедшие на следующий день батальоны 596-го стрелкового полка готовились к штурму. Позже подтянулся горно-стрелковый полк и следом гаубичный дивизион. Теперь можно начинать. Но Степан Терентьевич (командир 596-го) медлил, ждал, когда начнёт темнеть. Первыми тишину разорвали залпы орудий. Началась артподготовка. На мрачных склонах укрепрайона, взметая огромные фонтаны снега, с диким грохотом стали рваться снаряды. Завораживающее зрелище длилось минут двадцать. И вдруг — оглушительная тишина в несколько мгновений и — сигнал к атаке. Первые редкие хлопки выстрелов тут же сменились короткими автоматными и длинными пулемётными очередями. Финны приходили в себя и выбирались из укрытий. Но тут снова ударили наши гаубицы, калеча и убивая уцелевших после первого артналёта.

Нашей роте совместно с двумя другими лыжными отрядами досталось совершить фланговый манёвр. Обойдя узлы обороны противника, мы пошумели там так, что финны бросили позиции и спешно отступили. Впрочем, раненых они успели вынести.

Последнего лейтенанта из нашей роты забрали вместе с пулемётным взводом. И я по-прежнему командовал лыжным отрядом, хотя формально, конечно, он.

Злую шутку сыграла с нами интендантская служба. Поступившие в войска зимние полушубки для начсостава сделали командиров отличными мишенями для финских егерей, резко выделяя их из серошинельной массы наступающих. Вот и комполка не бережётся, наоборот, норовит в первых рядах, да с наганом наголо… Так и до беды недалеко… Где это видано, за пять дней боёв почти треть комсостава выбило. Мало нам солдат пообмороженных да позастуженных. Я вот теперь в своём полушубке только во сне перед девками красуюсь, а днём, извините, воевать надо.

В заиндевевшей палатке, со всех сторон присыпанной снегом, на толстом слое елового лапника, застеленного войлочной кошмой, спят бойцы. В печке потрескивают сосновые сучья, вокруг расставлена для просушки обувь, всё больше сапоги да ботинки и лишь несколько пар валенок, поступивших в дивизию совсем недавно и в малых количествах вместе с другим, таким необходимым зимним обмундированием. Валенки, перчатки, тёплое бельё и маскхалаты — в первую очередь пулемётчикам и дозорным. Сам выдавал, и то не всем хватило. Благо хоть лыжи у каждого.

Совсем не так обстоят дела с обмундированием в других подразделениях. Лыжи, автоматические винтовки, маскхалаты только у боевого охранения. Остальные красноармейцы, вооружённые в основном трёхлинейками, в сапогах с брезентовыми голенищами, с красными, шелушащимися от обморожений руками по большей части занимаются расчисткой снега, рубкой леса и настилом гатей в заболоченных низинах.

Коминтерновские трактора частенько простаивают из-за нехватки топлива, да и завестись на таком морозе целая история, сами нередко вязнут в перемётах высотой в рост человека. Много сил отнимает строительство блиндажей и землянок. Отступая, финны жгут всё. Редкая удача выпадает, если удаётся найти какой-нибудь уцелевший сарай. А перспектива спать под открытым небом никого не прельщает, особенно вкупе с запретом разводить костры.

Дорога на Куолаярви (ещё неделю назад глухомань глухоманью) превратилась в оживлённое шоссе, по которому круглые сутки не переставая шло движение: на запад двигались колонны красноармейцев, полевые кухни и артиллерия на конской тяге, грузовики с оружием и боеприпасами, обмундированием и продовольствием, танки, бронеавтомобили и автоцистерны и многое-многое другое. Навстречу попадались санитарные машины с ранеными и обмороженными. Причём количество обмороженных в разы превышало боевые потери, особенно в самом начале войны. Потом народ как-то пообвыкся с холодом, да и командование на всех уровнях (вплоть до младших командиров) стало уделять этому вопросу должное внимание. Снизились темпы наступления, что позволило больше времени отводить на обустройство быта личного состава. Рапорты в штаб корпуса неизменно сообщали о необходимости немедленно доставить в войска зимнее обмундирование, дожидаясь которого бойцы шили себе рукавицы из байковых одеял.