Валентин Пикуль - Пером и шпагой. Битва железных канцлеров

Чернышев по старшинству своему приказал Тотлебену подойти с корпусом на подмогу для штурма. На что Тотлебен ответил, что этим предложением его так обидели, что теперь он горько рыдает, – и приказа не исполнил. На второй приказ Чернышева – передвинуть легкую конницу за реку – Тотлебен даже не ответил.

Вскоре к Берлину спешно подошел австрийский корпус Ласси. Сразу усложнилась задача Тотлебена: у него появился лишний соперник! Тотлебен обдумывал вопрос: как принизить значение Чернышева и Ласси, а самому стать главным?

И вот ночью, втихомолку, Тотлебен прокрался между корпусами Чернышева и Ласси. Этим маневром он прервал между ними связь, сам занял центральное положение, и теперь без его содействия не могли действовать остальные войска. Из этого видно, что даже в полевой тактике можно быть интриганом и карьеристом!

Далее Тотлебен – по секрету ото всех – послал в Берлин трубача с письмом в прусский военный совет. Тотлебен передал совету план штурма Берлина, разработанный Чернышевым, и предложил немцам задуматься над своей судьбой… Трубач объявил:

– Благородный генерал Тотлебен скорбит душою за вас. Если будет штурм – Берлин подвержен станет ужасам от Чернышева и австрийцев. Но если вы сдадите Берлин лично Тотлебену, тогда он берет ваш город под свое покровительство .

Наступал рассвет перед штурмом («невозможно довольно описать, с какою нетерпеливостью и жадностью ожидали войска этой атаки: надежда у каждого на лице живо обозначалась»). Музыканты уже были наготове, чтобы играть; барабаны и литавры вышли вперед, дабы суровой музыкой войны воодушевить атакующих. Врачи разложили на траве свои страшные корнцанги для вынимания пуль из тела, роса покрыла ужасные их ножовки для ампутаций… Все замерло в напряжении: вот-вот вырвутся из пушечных пастей три горящих брандскугеля – и тогда… тогда все решится!

Чернышев глянул на свои часы, что болтались в кожаном кисете у золотого пояса.

– Примкни багинеты к ружьям! – скомандовал он.

Но из утренней прохлады, от Галльских ворот, вдруг затрубили рожки парламентеров. Тотлебен уже принял от берлинцев условия капитуляции. Еще в три часа ночи он вошел в Берлин, сменил гусарами караулы на гауптвахтах и при воротах, а сам двинулся к дворцу короля… Темны закоулки людской подлости!

Бой, правда, вспыхнул. Но этот бой начался между русскими и австрийцами – за обладание воротами Галльскими и Бранденбургскими. Чернышев велел уступить ворота корпусу Ласси, а сам поскакал на форштадт, где его ждал бригадир Бахман.

– Ты кто таков?

– Я комендант Берлина, – отвечал Бахман.

– Какой дурак тебя назначил в коменданты?

– Мой начальник, генерал Тотлебен.

Повидав Тотлебена, Чернышев чуть не избил его:

– Вам бы кур воровать, а не города брать! Капитуляция прилична, когда ее диктует сила оружия, а не воровство тихонькое. Где гарнизон немецкий? Куда наши пленные подевались?

Тут стало ясно, что весь гарнизон Берлина Тотлебен выпустил; прусские войска, при знаменах и при оружии, быстро уходили на Шпандау, гоня перед собой и русских пленных офицеров. Чернышев, сам хлебнувший горя в плену прусском, этого не стерпел.

– Петра Иваныч, – велел Панину, – бери конницу, измельчи весь гарнизон в капусту, засоли в бочках и бочки сюды прикати!

– Но условия капитуляции того не допускают, – помертвел от бешенства Тотлебен.

Чернышев плюнул ему под ноги.

– Видал! – спросил, на плевок показав. – Вот твои условия…

В стремительном набеге русской кавалерии закончил свое бесславное существование гарнизон прусской столицы. Бой под Шпандау был очень жарким – с огнем пушек и сабельным визгом. Кто не сдавался – того рубили, кто сдавался – того гнали в тыл. Никого из русских не устраивало «то прозаическое, будничное вступление в Берлин, которое подготовил и осуществил Тотлебен». Русские войска в занятии Берлина видели конечный результат кровавой тяжбы; для России «быть в Берлине» означало вздохнуть полной грудью, словно облегчая себя после изнурительной борьбы с врагом…

Совсем не так думали о Берлине австрийцы: для них Берлин оставался лишь городом, богатым и нарядным, из которого надо брать все, что можно утащить с собою. И если Чернышева отделяла от Тотлебена политическая сторона дела, то венский корпус Ласси стал прямо враждебен русским войскам в Берлине по соображениям человеческой морали…

Тотлебен потребовал с Берлина контрибуции в четыре миллиона. Да не новой «эфремовской» монетой, которая худа, а старой. Тогда берлинский банкир Гоцковский брякнул на стол генерала мешки с двумястами тысячами талеров.

– Подарок вашим войскам, – объяснил он, подмигивая.

Тотлебен ссыпал деньги в свои сундуки, и контрибуции сразу были снижены до полутора миллионов. Немцы выдали только одну треть суммы, а на миллион талеров подсунули… вексель!

– За нами не пропадет, – посулил Гоцковский. – С этим векселем вы можете прийти к нам и через сто лет: свое получите.

Австрийский генерал Ласси нагрянул в дом Тотлебена.

– Мой нежный друг, благородство всегда отличало воина от купца, – напомнил он Тотлебену о своей доле.

Тотлебен, сильно страдая, отсыпал ему 50 тысяч талеров, и храбрый Ласси чуть не загрыз его тут же. Он писал в Вену, что с русскими скаредами нельзя иметь никаких дел, ибо этим варварам недоступно понимание рыцарских принципов. Скандал из-за денег стал широко известен: историки Австрии кормились на нем не одно столетие, грязью обливая армию России… Но какое отношение к русской армии мог иметь фон Тотлебен, уроженец Тюрингии, помещик Померании, камергер Саксонии (титул графа получивший, кстати, от самой нее Вены) и шпион Фридриха под № 1284?..

Конференция в Петербурге распорядилась обезвредить военные мануфактуры в Берлине, и войска взялись за дело: пушечные, литейные и оружейные цеха были уничтожены.

– Пали, робяты, Лагерхаус теперича, – велел Чернышев. – Хватит им сукно для армии Фридриха валять… Пущай они без мундиров, в одних подштанниках повоюют с нами!

Гоцковский (этот «идейный банкир» на службе Фридриха) среди ночи разбудил Тотлебена.

– Генерал, – трогательно взывал Гоцковский, – королевские фабрики сукна только называются королевскими, но ведает ими не король. Доходы же с сукновален идут на воспитание несчастных сироток в приютах Потсдама… Усмирите варвара Чернышева!

Судьба мифических сироток из Потсдама растрогала жулика.

– Засвидетельствуйте это письменно, – сказал Тотлебен Гоцковскому, – и клянитесь, что это именно так.

Подняли из постели духовника, появилась Библия, и рука миллионера бестрепетно легла на переплет из свинячей кожи.