Валентин Костылев - Иван Грозный. Том II. Книга 2. Море (части 2-3). Книга 3. Невская твердыня

А сам подумал: «Авось сбегу дорогою; не от таких утекал».

— Куда же теперь вы денете игуменью? Уж не на войну ли и ее повезете?.. — насмешливо спросил Кречет.

— В монастырь отпустим… Оставим ей повозку и коня. Одна доедет, без твоей охраны.

Оставшиеся десять человек разбойников, увидев, что и Кречет, их атаман, уходит с Ермаком, тоже перешли на сторону казаков.

Ермак соскочил с коня, подошел к повозке и сказал, приветливо улыбаясь монахине:

— Ишь, какая красавица! У разбойника губа не дура! Ну, матушка игуменья, возвращайся восвояси, к себе в обитель… Не к лицу тебе с ворами знаться. Замаливай наши грехи.

— И-их, сколько у тебя народа! — удивился Кречет.

— Тысяча всадников. Строгановы слово дали государю помогать отвоевывать море. Вот мы и посланы ими и пошли воевать. Вам надлежит то же. Иначе голову с плеч долой. Ермак не любит шутить. Ну, айда в дорогу!

Горнист-трубач протрубил «поход».

Всадники, вобрав в свои ряды ватажников, двинулись в путь.

Когда Кречет обернулся, чтобы взглянуть в последний раз на свою повозку, ее уже на поляне не было.

Царь вызвал Никиту Васильевича Годунова, дядюшку государева любимца Бориса Федоровича.

На столе бумага, покрытая линиями и кружочками.

После обмена приветствиями Иван Васильевич сказал:

— Вот дороги нашей земли. А то — ямские избы. Надобно тебе, Никита, объехать их для присмотра. Вот, гляди, — тот путь идет прямо из Москвы к Западному морю через псковские земли и выше — к Нарве — Ругодиву… А те — на Ярославль, Вологду и Холмогоры, к Студеному морю. Списывай повсюду: что и где выдавал и где ямы негожи и где ямы примерные. На каждом яме чтоб были книги, а в них бы писано: сколь подвод по которой дороге отпускали и сколь взято прогонов. Да смотри накрепко: мосты чтоб были везде на малых речках и болотах, а те, что порушились, вы бы те мосты поделывали ближними сохами [8] Подлежащие государственному обложению крестьянские поселки. — пускай воинской силе и торговым караванам ходить удобно будет к морям. Послы к нам иноземные и гости ездят — так чтобы срама какого не учинилось. Студеное море не забывайте, аглицкий народ ездит той дорогой в Москву.

Царь велел собрать охочих людей ямы держать, ямщиков дородных и совестливых велел нарядить на постоянную службу при ямах да глядеть за тем, чтоб государевых ямских денег утечки не случалось. Годунову строго-настрого было наказано: «Мужиковых подвод отныне попусту не гонять».

Никита Годунов, курчавый, с постоянно смеющимися серыми добрыми глазами, склонил голову, слушая государя.

— Конных стрельцов, смотри, возьми поболе да дьяков не лежебоков и не бражников.

Царь Иван изменил былой порядок ямской гоньбы. Ямская повинность поселян заменялась службою «ямских охотников», которые должны стать хозяевами ямов. Населению надлежало выплачивать часть жалованья «охотнику», другую часть доплачивали казна, и это царь называл «подмогою».

— Предвижу, — усмехнувшись, сказал Иван Васильевич, — и то будет не по нраву нашим упрямым старцам, но, видать, так самим Господом Богом устроено, чтобы всякое новое дело царево не по душе было старикам!.. Станем, Никита, смиренно сносить хулу мнимых мудрецов… Так ли, добрый молодец?

— Точно, великий государь, — царевым слугам самим Богом указано в смирении творить государеву волю. Бог взыщет с тех, кто злобствует…

На другой же день Никита Годунов быстро собрался в путь.

С ним вышли из Москвы: сотня конных стрельцов, несколько дьяков, подводы с хлебом и разной дорожной утварью.

Добравшись только до Ржева, Никита Годунов уже устал. Раньше ему и в голову не приходило, что его работа на ямах будет такою тяжелою, что встретит он всюду столько препятствий во многих деревнях от вотчинников, которые внушали разные страхи своим крепостным людям. Всякое появление на своей земле царских слуг, да еще вооруженных, со стрельцами и дьяками, вотчинники объявляли посягательством царя на их исконные права, вторжением в их жизнь, насилием и произволом. В одном селе Никите Годунову вотчинный поп так и сказал: «Пошто поруху старине чините, пошто губите древность и оружием с яростию бряцаете? И без того объярмили народ тяжкими окладами и войною».

Где Никита Годунов ни появлялся, везде народ прятался, даже убегал в леса, а когда удавалось кого-либо поймать, беглец падал в ноги и просил прощенья… За что?! Никита Васильевич и деньги раздавал, и словами приветливыми уговаривал напуганных крестьян, и все же в глазах их видел страх и недоверие. Часто мужики и бабы спрашивали его: «Скоро ль кончится война?» Нередко ссылались крестьяне на своего господина-баярина или на боярыню, что-де от них они слышали о горькой судьбине, которая ожидает мужиков в ближнем времени, о лютости новых царевых слуг…

Но как бы трудно ни было приводить в порядок дороги и ямскую гоньбу, Никита Годунов, помолившись в монастыре во Ржеве, двинулся дальше, к Пскову, лелея мысль добраться через месяц до Нарвы.

Погода стояла, к счастью, сухая, теплая, и дороги устраивать и мосты поправлять удалось быстро, без особых трудностей. Сошникам-мужикам помогали и стрельцы. Общими силами соорудили десятка три новых ямов. Поставили расторопных, деловых охотников, приведя их к крестному целованию.

Мягкий, добрый нравом и богобоязненный Никита Годунов попутно служил в селах молебны о здоровье великого государя Ивана Васильевича и о том, чтобы ему самому благополучно справить государево дело. А крестьян он после молебной уговаривал, чтобы не верили они тем, кто хулит царя и его слуг. «Ни солнышку всех не угреть, ни царю на всех не угодить», — ласково улыбаясь, приговаривал он.

Стрельцам было строго-настрого наказано не обижать поселян, не обирать их, девок и баб деревенских не обольщать и не портить. Увы, труднее всего было запретить самим девицам соблазнять стрельцов. Мужики норовят никуда не показываться, а девки смеются, выглядывают отовсюду, играют очами, станом красуются — как тут удержаться, особливо юнцам-молодчикам, недавно облекшимся в стрелецкий кафтан? Старики ворчат: «Беда с вами, молокососы, — держись дальше от Фени, и греха будет мене». — «Легко сказать, дедушка. Сами, чай, знаете: козы во дворе — козел уже через тын глядит. Бог уж так сотворил».

Никита Годунов и сам посматривал на деревенских красавиц неспокойно. Кругом тепло, синий душистый воздух из сосновых лесов, мир и тишина, и девичья песня… Да еще соловьи ей вторят. Какие царские приказы ни будь, а кровь волнуется, двадцать пять лет от роду дают себя знать.

Повздыхает, переглянется молодежь, тем дело и кончается… Благодарение Господу и за это. И на том спасибо. Лучше все же, чем в Москве, спокойнее, тише, и забот и тревог меньше.