Ион Деген - Рассказы и стихи [публикации 2013 – 2017 годов]

Ни одно виденное им ню, оригиналы или репродукции не могло сравниться с красотой обнажённой Роны. Но и сейчас, уже десять лет жена, она стесняется быть перед ним обнаженной. И такая брезгливая. И вдруг… Нет, не может быть.

Вдруг вспомнил, что несколько дней назад она с неописуемым восторгом рассказывала о мужестве какого-то сослуживца. В студенческую пору во время занятий на военной кафедре он прыгал через огонь костра. Его рассмешил этот рассказ. Прыгал через огонь костра. Но главное не смысл, а Ронин восторг. Тогда он даже не обратил на него внимания. Прыгал через огонь. Он ей ничего не рассказывал о войне. Она ведь не спрашивала. Вероятно, даже не имеет представления, за что у него ордена и медали. Больше того, вероятно не знает, при каких обстоятельствах он потерял руку. Как имя этого мужественного сослуживца? Как она назвала его? Забыл. Кажется, Владимир. Владимир? Вовочка? Вовчик? Не может быть.

Говорят, со временем страсть угасает. Да и разница в возрасте – восемь лет. Но у него ничего не угасло. Он любит Рону так же страстно, как тогда, как полюбил её, войдя в десятый класс женской школы. А разница в возрасте? Кажется, он сохранил неистраченным весь положенный здоровому крепкому мужчине запас с момента ощущения им полового инстинкта в тринадцать лет до их первой брачной ночи, когда ему было уже двадцать пять. И этот двенадцатилетний нерастраченный запас он щедро с колоссальной любовью отдаёт только Роне. Только одной Роне. А как же иначе?

Не просто совершенная женщина. Идеал! Ко всему ещё, к красоте, стати, характеру, материнским качествам – учебно-показательная мама, ко всему ещё умна и талантлива. И это не личное, не субъективное мнение. Инженера всего лишь с пятилетним стажем назначили руководителем группы в проектном институте. Не он же назначил. И это при нынешней обстановке! Ко всему ещё неописуемая доброта, то самое щедрое свечение глаз, которое он мгновенно заметил на фоне жадных взглядов красивых девиц в первый день преподавания. Как эта доброта, это свечение спасли его в день похорон отца!

В 1953 году, через четыре года после окончания университета Иосиф с блеском защитил кандидатскую диссертацию. Ждал утверждения ВАКом шесть месяцев, затем, терпеливо, молча, ждал год, и два. Наконец, когда начался четвёртый год ожидания, не выдержал. Приколол к пиджаку колодку с ленточками орденов и медалей и поехал в Москву. С невероятным трудом пробился на приём к председателю математической секции ВАКа. Разумеется, он знал имя и отчество академика, но, просто невероятно! - воспитанный и деликатный, войдя в кабинет, не поздоровался и без приглашения сел за стол напротив пожилого человека.

- Итак, слушайте меня внимательно. Я, молча и терпеливо, ждал утверждения три с лишним года. Вам придется, молча и терпеливо, не перебивая ни разу, выслушать меня в течение пяти минут. Ну, что за телодвижения, академик? Не тянитесь к телефону. Прежде, чем дотянетесь до трубки, ничего, что у меня одна рука, вы окажетесь на полу рядом с опрокинутым креслом. – Он не повышал голоса. Но об этом тоне в дивизии говорили, что он способен остановить разогнавшегося носорога и усмирить кобру. Со дня последнего ранения Иосиф сейчас впервые заговорил в этом тоне. Вероятно, в дивизии знали, что говорили. Академик, словно загипнотизированный, ни разу не прервал его. Только дикий испуг исказил физиономию председателя.

- Об уровне моей диссертации говорить не буду. Он вам известен. Сужу об этом, потому что недавно прочёл вашу статью, в которой вы ссылаетесь на мою работу. А еще прочёл вашу новую статью, в которой, сославшись на мою идею, вы подленько забыли упомянуть автора. Это явный плагиат. В переводе на русский язык – воровство. Но не стану считаться. Воровство в сравнении с вашим мировоззрением ничтожный недостаток, которым можно пренебречь. С этим вопросом всё. Следующий. Вам также известна моя фронтовая биография. Следовательно, вам известно, как я расправлялся с нацистами, носителями идеологии, подобной вашей. Спокойно, академик! Я же вас предупредил. Но вам, возможно, неизвестно, что носители этой идеологии убили мою маму, мою бабушку и одиннадцатилетнюю сестричку. Вы понимаете, какой заряд ненависти к носителям вашей идеологии, вашего мировоззрения таится во мне? Так вот, в вашем распоряжении две недели. Две недели и ни одного дня больше. Если в течение этого времени я не получу положенного мне диплома, вопрос о вашем антисемитизме и связанными с ним немалыми подлостями будет предметом обсуждения французского математического общества, а затем и других научных кругов. Могу вас обрадовать: речь будет не только о вас персонально, но и о некоторых ваших коллегах, математиках Московского государственного университета. Может быть, вам понравится быть нерукопожимаемым и выброшенным из числа порядочных учёных? Получив диплом, я совершу подлость, не предприняв того, что обязан сделать независимо от получения диплома. - Он встал и, не произнеся больше ни звука, покинул кабинет, оставив академика в ступорозном состоянии.

В это трудно поверить, но ровно через две недели он получил диплом кандидата физико-математических наук. И немедленно поехал к отцу.

Отец, красивый мужчина пятидесяти девяти лет, лучший, любимейший хирург в их родном городе, всё ещё оставался одиноким, несмотря на многих желавших стать его женой. Иосиф даже удивился, увидев некоторых претенденток, и понял, что, кроме всего, унаследовал у отца ген верности только одной женщине. В лицах он рассказал отцу, что предшествовало получению диплома.

- Сынок, я горжусь тобой. И всегда гордился. Но не могу не осудить твоего поведения. Речь идёт о поведении в ВАКе. Оно могло окончиться весьма печально. Знаю, ты можешь мне возразить, что поведение в подразделении сорокапяток могло закончиться ещё печальнее. Но в этом случае, в ВАКе, в отличие от взвода, батареи, дивизиона, ты был единственной мишенью. Ты мог вылететь из партии, следовательно, и из работы. Ты можешь мне возразить, что частной практикой репетитора, а ты инвалид Отечественной войны, освобождённый от подоходного налога, зарабатывал бы значительно больше, чем в школе. Допустим. Но у академика есть возможность напустить на тебя карательные органы, в существовании которых сейчас можно обвинить и меня и тебя. Я вступил в партию за несколько месяцев до твоего рождения, в 1924 году. Это был ленинский призыв. Ты вступил в партию на фронте. Нас нельзя упрекнуть в карьеризме. Но сегодня мы члены преступной банды. И, если мы вдвоём, проявив благородство и гражданское мужество, выбросим наши партбилеты, битву Дон Кихота с ветряной мельницей в сравнении с этим поступком можно квалифицировать как вершину мудрости. Вот если хоть половина наших с тобой партайгеноссе одновременно выбросила партбилеты, это, возможно спасло бы нашу несчастную страну. Я дико боюсь революций, но не могу же надеяться на то, что этот лысый реформатор согласится на что-нибудь разумное. Сам же он вообще думать не способен. Иося, сынок, У тебя семья, дивная семья. Веди себя ответственно. Не сомневаюсь в том, что ты получишь и докторский диплом. Вероятно, статус твой изменится. А пока смирись и веди себя ответственно. Мы, нынешние преступники, честно служили родине. У нас на семью из двух человек четыре ордена Красной звезды, два ордена Отечественной войны второй степени, медаль «За отвагу», орден Красного знамени. Ты командовал сорокапятками на Первом Украинском фронте. Что такое сорокапятка никому объяснять не надо. Я был командиром медсанбата на Третьем Белорусском фронте. Ты знаешь, что такое медсанбат. Но я не об этом. Какое огромное расстояние было между нами, а слух о том, что ты представлен к званию Героя Советского Союза дошёл до нас. К чему это я? Ты же не пошёл к Коневу с претензией, что не получил положенного тебе звания, положенной тебе награды?