Ион Деген - Рассказы и стихи [публикации 2013 – 2017 годов]

У меня не было ни малейшего сомнения в том, что профессор, репатриировавшийся из Америки, окончивший американский университет и американскую врачебную школу, не мог не знать, что такое операция Чиари, какие для неё показания и противопоказания. Как же он мог совершить подобное? Не знаю. У меня нет объяснения.

Женщина, к тому же медицинский работник нуждалась всего лишь в медицинском заключении, без которого она не могла на бюрократических путях получить причитающуюся ей компенсацию по инвалидности. В медицинском заключении не будет даже приближающегося к нолю нарушения истины. Правда. Одна только, правда. Ничего, кроме правды. К тому же, в этот момент я отчётливо представил себе, почему профессор не пожелал меня в своём отделении.

Вы хотите сказать, что я злопамятен? Да, злопамятен избирательно. Есть вещи, которые не прощаю врачам. Не прощаю причинения вреда больному человеку. В чём же дело? Напиши объективное врачебное заключение. Всего лишь.

У обратившейся ко мне пациентки, у бывшей старшей операционной сестры, а сейчас – у тяжёлого инвалида я попросил прощения и сказал, что медицинского заключения дать не могу.

Дня через два позвонил мне профессор, заведующий ортопедическим отделением другой иерусалимской больницы, очень хороший специалист и не менее хороший человек:

- Деген, я должен извиниться перед тобой. Это я послал её к тебе за медицинским заключением. В полнейшей уверенности в том, что ты ей медицинского заключения не дашь. Мне просто хотелось показать тебе, почему он не желал твоего присутствия в своём отделении.

Ах ты, сукин сын, подумал я, улыбнувшись. Он тоже не дал. Значит, есть в Израиле врачи, соблюдающие коллегиальность. Приятно. Это случай, который всё-таки в службе национального страхования может обойтись без медицинского заключения.

Но всему в жизни, следовательно, и во врачевании, и в отношениях между коллегами есть предел и границы. Есть случаи, когда ты обязан официально выступить протии коллеги.

Ко мне обратилась медицинская сестра нашей больничной кассы. Увидел я её впервые, так как работали мы в разных городах.

Несколько лет назад её сын, молодой танкист, спрыгнув с танка, ушиб коленный сустав. В течение нескольких дней он терпел боль, не придав этому серьёзного значения. Но боль не прекращалась, и он обратился к армейскому врачу. Врач, ничего не обнаружив, посчитал солдата симулянтом. Примерно через полгода после травмы непрекращающиеся боли попытались ликвидировать физиотерапией. Состояние молодого человека ухудшалось. В конце концов, больного направили на консультацию опытного ортопеда. Где-то через полтора-два года после травмы диагностировали синовиому. Когда выяснилось, что синовиома злокачественная, ногу ампутировали на уровне средней трети бедра. Бывший танкист потребовал, чтобы его признали инвалидом Армии Обороны Израиля. Ему отказали. Началась волокита. Для доказательства правоты своего отказа Армия представила врачебные заключения двух видных профессоров-ортопедов. Медсестра посчитала заключения Армии необъективными, можно сказать – подкупленными Армией. И подала в суд. Понадобилось беспристрастное объективное врачебное заключение. По этому поводу она обратилась ко мне.

Больного я не видел. В этом не было необходимости. Но историю болезни и, особенно, медицинские заключения профессоров изучил тщательнейшим образом.

Моё медицинское заключение состояло из трёх пунктов. В первом, как и положено, я представился. Обратил внимание на основное доказательство профессоров, что травма не является причиной синовиомы. В своём заключении, не без некоторого лёгкого ехидства подчеркнув, что, как видно из преставления, имел возможность наблюдать большее количество травм, чем наблюдали мои уважаемые коллеги. Поэтому неоднократно наблюдал синовиомы именно в результате травм. Но, помимо недостатка, объясняемого относительно небольшим количеством наблюдавшихся больных, есть в заключениях моих уважаемых коллег более серьёзный недостаток. Существует около тридцати видов синовиом. Какая именно из этих тридцати синовиом была у солдата? Уважаемые коллеги не знают. Не та ли, в этиологии которой именно травма? Во втором пункте подчеркнул, что не могу обвинить врачей в том, что так поздно был поставлен диагноз. Ранняя диагностика синовиомы представляет большие трудности даже для опытного ортопеда. Но физиотерапия злокачественного новообразования, лечение токами ультравысокой частоты, электрофорез, диадинамик причинили несомненный вред, что, безусловно, известно моим уважаемым коллегам. Как же, увидев причинённый больному вред, они могли дать врачебное заключение против него? И, наконец, третье, моральный аспект. Злокачественное новообразование послужило причиной высокой ампутации ноги. Могут ли мои уважаемые коллеги предположить, сколько ещё, несмотря на ампутацию, остаётся жить пациенту? И после всего этого отказать молодому человеку в минимальной компенсации, в признании инвалидом Армии Обороны Израиля?

Три автора врачебных заключений были примерно ровесниками. Лет шестидесяти. Седовласый интеллигентного вида судья – лет на пять старше нас. Три врачебных заключения он выслушал, как игрок в покер. Бесстрастно. Ни один мускул не дрогнул на окаменевшем лице. Потом неторопливо прочёл написанное нами. Потом посмотрел на сидящих рядом авторов врачебного заключения, представленного Армией, и промолвил:

- Ваши имена, уважаемые профессора, мне известны. Вы справедливо популярны в Израиле. Профессора Дегена я увидел впервые. И, признаюсь, не слышал о нём ничего. Что касается иврита, то у вас он значительно лучше, чем у профессора Дегена. Но что касается врачебных заключений, то у профессора Дегена оно более убедительное, да и вступительная часть о его опыте, производит сильное впечатление. Это специалист. Поэтому суд вынес решение, что (судья назвал фамилию больного) является инвалидом Армии Обороны Израиля.

Судья ушёл. Мы пожали друг другу руки. Одного из профессоров я не просто знал. Можно считать, что мы были почти приятелями. В своё время нас познакомил Комфорти. Я нередко пользовался услугами этого профессора, а он ничего не получал взамен. Сейчас, всё ещё не выпуская моей руки, он спросил:

- Ты и на сей раз завершил своё заключение дежурной фразой?

Я улыбнулся и кивнул. Нет другого выхода. – Дежурную фразу, как он выразился, я был вынужден написать. Звучала она так: «Это врачебное заключение я дал без оплаты, без гонорара…», и дальше в подобных случаях заключение шло либо инвалиду АОИ, либо инвалиду Второй мировой войны, либо коллеге. Дело в том, что врачебное заключение стоило минимум две тысячи американских долларов. С суммы гонорара следовало уплатить налог. Так вот, чтобы налоговые бандиты не взяли меня за горло, чтобы не заставили уплатить налог с гонорара, которого не получал, я должен был обезопасить себя такой фразой.