Юрий Когинов - Страсть тайная. Тютчев

— О, Теодор, ты несносен, как большой ребёнок — всегда готов ничего не принимать всерьёз, — повернула к нему Элеонора своё лицо, которое всё, вопреки тому, о чём она говорила, было исполнено любви и восхищения мужем.

«А они — чудное семейство, — отметил про себя Гейне. — Пожалуй, мне будет здесь легко и просто коротать своё вынужденное пребывание в этом скучном баварском городе. Но мне повезло: в великой пустыне жизни я повсюду умею находить какой-нибудь прекрасный оазис».

Через несколько дней, случайно разговорившись с некоторыми знакомыми, Гейне услыхал от них, что до последнего времени мало кто в Мюнхене подозревал об обстоятельствах брака русского дипломата Тютчева с дочерью графа Теодора Ботмера.

— В первый год это было вообще тайной для многих, — уклончиво объясняли те, с кем поэт говорил, — Наверное, господин Тютчев считал, что она ему не пара. И впрямь: жена старше его на четыре года. У неё трое детей — от трёх до семи лет — от первого мужа, Петерсона, бывшего дипломатом русской службы в Веймаре и умершего, кажется, года два назад.

Однако какое дело до всего этого было другу Тютчева, если дружба с ним и его семьёй действительно оказалась весьма приятной? Истосковавшийся по добрым человеческим отношениям странник и впрямь нашёл в ней желанный, поистине окропляющий свежей водою прекрасный оазис. И одинокое сердце его обрело усладу — чары Клотильды настолько овладели его чувствами и мыслями, что он стал писать стихи, ей посвящённые.

И острый, глубокий ум его встретил достойного товарища, беседы с которым раз за разом приносили ему подлинное наслаждение.

И Ганштейниха не только перестала его раздражать, но, напротив, прониклась к нему нескрываемым интересом и завидным уважением. Так что обеды и ужины, а часто даже и завтраки в тютчевском доме редко обходились без милого Генриха. И если он почему-либо не появлялся, первой била тревогу баронесса: не заболел ли?

С появлением Гейне дом Тютчевых как бы раскрыл свои двери для окружающих. Теперь Тютчевы стали принимать у себя. И многие покидали их гостеприимные стены с ощущением не только сытости в желудках, но и своеобразной сытости и головах. Так были необычны, увлекательны и интересны разговоры, которые по вечерам вёл здесь сам хозяин дома и его острые на слово друзья.

— Вас зовут Николай? А вы не обидите меня? — Девочка глядела на гостя исподлобья, но в её глазах не было не только страха, но даже смущения.

— Анни, доченька! Что ты такое говоришь? — засмеялась мама. — Николай — твой дядя. Он самый любимый брат твоего папа. И откуда только пришла к тебе подобная фантазия, будто дядя может тебя обидеть?

Умные глазёнки Анны ласково сверкнули из-под крутого, выпуклого лба.

— Откуда ко мне пришла такая мысль? — спросила девочка. — Так ведь в последнее время вы, мама, только и говорили папа: надо, чтобы быстрее приехал к нам Николай, лишь он в силах во всём разобраться и навести порядок. Вот я и решила: Николай — это огромное и сильное существо, которое могущественнее всех. А вдруг по неосторожности он обидит меня, маленькую девочку? Ведь он и вправду смотрите какой толстый и большой, не то что мой папа.

Дядя Николай протянул к Анечке руки, которые держал за спиною, и она увидела нарядную куклу и кулёк конфет.

— Ты говоришь, что я сильный и могучий, — засмеялся он, — но признаюсь, единственное, что я делаю с удовольствием, это преподношу тебе эти подарки. Я привёз их из Вены, зная, что здесь, в Мюнхене, встречу дорогую и очаровательную свою племянницу. Ну, подойди же ко мне, Анечка!

Последнюю фразу дядя произнёс по-русски, но девочка её поняла и сама, сменив французский, сказала «спасибо» и смело подошла к дяде.

— Нет, вы только посмотрите на неё, дорогой Николай, какое это сокровище, наша дочь! — не скрывая своей радости, проговорила Элеонора. — Правда, Анни как две капли воды — Теодор?

Николай Иванович взглянул на брата и увидел, как просияло его лицо, за минуту до этого хранившее печать скованности, несмотря на их неожиданную, но, вне всякого сомнения, приятную встречу.

— Ты не поверишь, Николай, — произнёс Фёдор Иванович, — Минуло уже четыре года, как появилась на свет Анна, а я всё ещё в мельчайших деталях помню тот день. Случилось это двадцать первого апреля тысяча восемьсот двадцать девятого года. Было воскресенье — и первый чудный солнечный день в году. Так было угодно Господу — доставить мне и Нелли самую большую радость в нашей жизни.

При этом Фёдор Иванович, взяв на руки дочь, в то же время привлёк к себе жену и нежно её обнял.

«А ведь Фёдор в самом деле счастлив, — подумал Николай, вспомнив их первую встречу, когда брат только женился, — Ах, если бы сейчас его увидели маменька и папенька, какое бы они получили истинное наслаждение! Но кажется, Фёдор только недавно им сообщил о том, что женат. И почему не решался, скрывал, когда всё так хорошо? Увы, я, холостяк, могу лишь завидовать судьбе брата».

Братья Тютчевы последний раз встречались лет пять назад, когда старший, получив отпуск, по настоянию маменьки посетил Мюнхен. Тогда перемена в жизни Фёдора была как бы ещё зыбкой, и он не решался признаться в своём намерении обзавестись семьёй даже близкому ему человеку. Потом он сообщил Николаю в письме, что всё всерьёз, и настойчиво приглашал его к себе в гости.

Примерно год назад капитану Главного его императорского величества военного штаба Николаю Тютчеву была предоставлена длительная служебная командировка в Вену. И поскольку до столицы Австрии было, что называется, рукою подать от столицы Баварии, братья знали, что они обязательно встретятся вновь.

Особенно уповала на новое свидание Нелли, которой Николай понравился со дня их знакомства. Был он не просто старшим — да и что значит разница в два года? — но, главное, более спокойным, как говорится, уравновешенным человеком. Эти-то качества особенно ценил в Николае Фёдор. И характер Николая, как совершенно точно определила Нелли своим женским чутьём, мог оказаться единственно необходимой теперь опорой Теодору.

«Я пишу вместо Теодора, дорогой Николай, — сообщала совсем недавно Нелли в своём письме деверю. — Вот уже несколько дней, как Теодор собирается писать вам, но важные дела не оставляют ему ни одной свободной минуты. За неимением лучшего, я отвечу вам на ваше любезное письмо, в котором вы обещаете приехать к нам, и расскажу, что у нас происходит.

Друг мой, я не стану говорить о том, как рады мы предстоящей встрече с вами; мы уже так давно желаем этого! Вы знаете, Теодор положительно нуждается в вас время от времени, чтобы набраться новых сил. Последнее время он особенно часто хворал и потому был грустен и меланхоличен. Вы умеете его развлечь, поднять его настроение; я же умею только быть глупо печальной вместе с ним. И потому сколько раз я вздыхала о вас, задолго до того, как осуществление моего желания стало возможным. Так приезжайте же, брат мой, вы будете самым желанным гостем и, умоляю, не допускайте, чтобы какие-либо соображения помешали вам, ведь эту счастливую случайность никак нельзя упускать. Я убеждена даже, что само Провидение посылает вас к нам на помощь, чтобы поддержать в тревогах и сомнениях, обступающих нас со всех сторон».