Александр Чаковский - Это было в Ленинграде. У нас уже утро

— Где больной? — спросила Ольга, с трудом выговаривая слова. Губы её потрескались и нестерпимо болели.

Она подошла к лежанке, все ещё не выпуская из рук своей сумки.

— Помогите раздеться, — почти шёпотом попросила она.

И тогда все разом бросились к ней: Доронин, Жихарев, Мария, Ваня, колхозники, которые привели её сюда. Буквально в минуту с неё сняли пальто, ватник, кто-то стянул валенки и надел ей на ноги другие, сухие и тёплые. Эта забота тронула Ольгу, она попробовала улыбнуться, но вместо улыбки на её красном, сведённом морозом лице появилась жалкая гримаса.

Японец лежал неподвижно. Ну, конечно, они не догадались приподнять ему голову! Ольга скатала валиком ватную куртку и, осторожно приподняв голову больного, подложила под подушку. «Крови на подушке нет», — отметила она про себя.

— У него кровь из ушей не шла? — на всякий случай спросила Ольга.

— Нет, — ответила Мария, — я всё время при нём нахожусь.

Ольга пыталась прощупать пульс у раненого, но это ей не удалось — не слушались пальцы.

«Вот ещё горе», — с раздражением подумала она.

— Снимите, пожалуйста, с него повязку, — обратилась Ольга к Марии. — У меня… пальцы не гнутся.

Мария ловко сняла повязку. На виске японца чернела рваная рана с неровными краями. Так, ясно. Рану надо немедленно обработать и зашить. Но как? Этими деревянными пальцами?

Ольга прикрыла рану старой повязкой и скомандовала:

— Вскипятите воду!

Прильнув ухом к жёлтой костистой груди японца, она выслушала сердце. Пятьдесят шесть ударов в минуту. Достав из сумки бутылку со спиртом, она протянула её Доронину.

— Лейте мне на руки и трите, — приказала она. — Трите так, чтобы… кожа слезла.

Доронин начал растирать её руки. Но Ольге казалось, что он жалеет её, боится сделать ей больно. Почему этот человек так пристально смотрит на неё?

Наконец Ольга почувствовала, что рукам стало жарко. Она попробовала согнуть пальцы. Всё в порядке!

— Спасибо, — сказала она и поставила ванночку с инструментами на железную печку.

Потом, впрыснув японцу камфару, промыла рану риванолом, срезала рваные края. Вдев в иголку шёлковую нитку, она зашила рану, засыпала её стрептоцидом и наложила тугую повязку. Подняв тонкую руку японца, она нащупала пульс. Шестьдесят восемь. Что ж, терпимо.

Ваня с тревогой следил за каждым её движением.

— Больше ничего не нужно, — сказала она. — Пусть он полежит спокойно. Не тревожьте его.

Отойдя от лежанки, Ольга заметила, что человек, растиравший ей руки, продолжал пристально смотреть на неё. Она не выдержала:

— Что вы на меня уставились?

— Я пытаюсь вспомнить ваше имя. Лена… нет, Ольга. Верно?

— Верно, — удивлённо сказала Ольга. — Откуда вы меня знаете?

— «Анадырь» помните?

Ольга мгновенно вспомнила всё: и «Анадырь», и тесный твиндек, и своего сумрачного соседа, мучительно страдавшего морской болезнью.

— Помню, помню! — воскликнула она, протягивая Доронину все ещё красную ладонь.

Доронин крепко пожал ей руку.

— Как же вы сюда добрались? — спросил он.

— Ой, ужас был… — ответила Ольга, ещё не зная, заплачет она сейчас или засмеётся, — заблудилась, думала — замёрзну…

— Послушайте, товарищ доктор, — вмешался в разговор Жихарев. — А может, вы в нашем колхозе останетесь? Тут ведь шесть колхозов в округе. Мы вам отдельный дом поставим… Нам такие люди во как нужны!

Ольга счастливо улыбнулась.

Потом её накормили жареной рыбой, напоили чаем и уложили спать. Она уже засыпала, как вдруг еле слышный шорох заставил её открыть глаза. У её изголовья стоял на коленях маленький японец.

На другой день выяснилось, что железнодорожное движение ещё не восстановлено. Колхозники во главе с Жихаревым отправились помогать железнодорожным бригадам, расчищавшим путь.

Ольга проспала часов восемнадцать. Вася уже пришёл в себя и тихо разговаривал с братом, не отходившим от его постели. Ольга категорически запретила ему двигаться, и Ваня бдительно следил за тем, чтобы этот запрет не нарушался.

Доронин вошёл в землянку, когда Ольга, осмотрев больного, доедала оставленную ей жареную камбалу.

— Ну, как выспались? — спросил Доронин.

— Я же проспала почти сутки, — улыбнулась Ольга. — Садитесь. С больным, кажется, всё в порядке. Через неделю привезёте его к нам в район, чтобы снять швы. А я вас так и не спросила: вы, значит, тут работаете?

— Не совсем. Мы с вами почти соседи. Я работаю на западном рыбокомбинате.

— Ах, вот как! Послушайте, на вашем комбинате возмутительно относятся к вопросам санитарии. Во-первых, от вас никто не выделен на районные курсы медсестёр, хотя на этот счёт было специальное указание райкома и райсовета. Во-вторых, ваши люди не являются на медосмотры. Если так будет продолжаться, я пожалуюсь Костюкову. Удивительная некультурность!.. Что вы на меня так смотрите?

Доронин никак не мог поверить, что беспомощная девица на пароходе, готовая разреветься от пошлых острот Весельчакова, и эта повзрослевшая, даже, кажется, ставшая выше ростом девушка — одно и то же лицо.

— По правде говоря, разглядываю вас, — улыбнувшись, ответил он.

— Нашли что разглядывать! Я боялась, что нос отморожу и он у меня отвалится. Нет, уж обратно я пешком ни за что не пойду.

— Ну, а если сейчас придёт нарочный и скажет, что в районе умирает человек и надо оказать ему помощь?

— В районе есть врач. Когда пойдёт поезд, не слышали?

— Говорят, завтра.

— Вот завтра и поеду.

Во всём её облике появилось нечто новое, какое-то спокойное достоинство. Доронин с интересом наблюдал за ней.

— Перестаньте на меня так смотреть, — рассердилась Ольга.

— Вы очень изменились, — задумчиво сказал Доронин. — Откровенно говоря, там, на пароходе, я не думал, что из вас выйдет толк.

— Скажите пожалуйста! — протянула Ольга. — Это почему же?

— Я очень жалею, что у нас на комбинате нет штатной должности врача, — не отвечая на её вопрос, сказал Доронин.

— Заведите пока хоть медсестру.

— Я не к тому. Просто я пригласил бы вас к себе на работу.

— Ну, прямо нарасхват! — засмеялась Ольга. — Этот товарищ тоже приглашает… Кстати, кто он такой? Председатель, колхоза?

— Да.

— Я заставлю его выделить человека на курсы медсестёр. И вас тоже.

— Я выделю человека, как только вернусь, — серьёзно ответил Доронин.

— Вы говорите, что я изменилась, — вдруг сказала Ольга, — а ведь я и сама себя иногда не узнаю…

— С каких же пор?

— С тех пор как приступила к работе.

— Не жалеете, что поехали на Сахалин?

— Нет. До тех пор, как начала работать, жалела, между нами говоря, даже насчёт обратного парохода справлялась. А теперь будто все так и должно быть. А вы не жалеете?

Доронин улыбнулся. Он никак не ожидал, что Ольга, именно Ольга, задаст ему такой вопрос.