Александр Чаковский - Это было в Ленинграде. У нас уже утро

— Пока терплю, — шутливо ответил он.

На следующий день движение на железной дороге возобновилось, и Доронин снова тронулся в путь.

Он побывал ещё в четырёх колхозах и везде видел деятельных, энергичных людей, совсем недавно приехавших с материка, но уже успевших по-хозяйски обосноваться на суровой сахалинской земле. Ещё вчера они жили в землянках, в полуразрушенных японских сараях, не имея ни судов, ни орудий лова. Но стоило им получить первый кунгас, первую шлюпку, первые несколько пар сетей, как они сразу же сколачивали бригады, трудились от зари до зари и… жаловались на то, что им не хватает флота. Флот — это было сейчас самое главное для всех рыбаков Южного Сахалина.

Тем большую радость испытал Доронин, когда, вернувшись на комбинат, узнал, что из Владивостока прибыли новые суда. Они пришли своим ходом, — в такое время года это было поистине героическим подвигом!

Венцов и Вологдина уже разработали подробный план использования нового флота, — теперь все рыбаки были обеспечены судами и могли встретить путину во всеоружии.

Доронина ждала и ещё одна радость: прибыли рыбаки, завербованные им в порту, и среди них тот самый Дмитрий Алексеевич, который так ему понравился.

Фамилия Дмитрия Алексеевича была Весельчаков.

Дмитрий Весельчаков и его приятель заявили в обкоме, а потом в главке, что хотят работать на западном берегу.

Просьбу Весельчакова удовлетворили, а приятеля направили на восточное побережье, где была тоже острая нужда в людях. Приехав утром на комбинат и устроившись в общежитии, Дмитрий сразу же пошёл на пирс, осмотрел флот, поговорил с Вологдиной и стал подбирать себе команду.

Днём он зашёл к парторгу. Нырков посмотрел его кандидатскую карточку и сказал:

— Ещё один Весельчаков. Надеюсь, другого сорта.

Дмитрий заинтересовался однофамильцем, и Нырков коротко объяснил ему, что это явный рвач и вообще чуждый человек, хотя и неплохой рыбак.

— Откуда он у вас взялся? — спросил Дмитрий.

— Кто его знает! — с сердцем ответил Нырков. — Шатался по морям как неприкаянный. Вот и занесло его к нам.

Дмитрий ничего не сказал, но что-то в лице его дрогнуло.

Вечером он пришёл в полуразрушенную, но зато отдельную лачугу, в которой жил старый Весельчаков. Хозяин спал на койке, укрывшись своим тяжёлым пальто. Он лежал на спине. При тусклом свете фонаря его большое красное лицо казалось багровым.

Дмитрий долго стоял, пристально глядя на спящего, потом тронул его за плечо.

Весельчаков открыл глаза.

— Чего надо? — спросил он, увидев перед собой незнакомого человека.

— Вас зовут Алексей Степанович?

Весельчаков разом поднялся. Он слегка побледнел. Глаза его часто мигали.

— Вам чего? — изменившимся голосом неуверенно повторил он.

— Здравствуй, отец, — сказал Дмитрий, глядя ему прямо в глаза.

Весельчаков поднял руки, отступил на шаг, потом опустил руки, облизал губы и, точно захлёбываясь, произнёс:

— Ты… ты что это говоришь, а?

Дмитрий молчал.

— Ты… Митя?

— Я, отец.

Весельчаков опустился на кровать.

— Вот… вот ведь какое дело… — растерянно сказал он.

Они не обнялись и не поцеловались. Дмитрий тоже присел на кровать.

— Как живёшь, отец?

— Живу, — опустив голову, сказал Весельчаков. Потом тихо, почти шёпотом, спросил — Мать как? Жива?

— Жива.

— Замужем?

— Нет.

Весельчаков покрутил головой, точно слепой, и сказал:

— А я вот… здесь нахожусь.

— Вижу.

Они помолчали.

— Что ж, — неестественно громко сказал Весельчаков, — раз такое дело, выпить надо. Ты водку пьёшь?

— Пью.

Весельчаков достал из чемодана, стоявшего в углу, бутылку, два стакана и жареную рыбу.

Когда он разливал водку, было слышно, как горлышко бутылки стучит о край стакана.

— Пей! — громко сказал Весельчаков. — Ты японскую-то уважаешь?

— Не пробовал ещё.

— А настоящей с материка не захватил?

— Не захватил.

— Ну, давай.

Дмитрий выпил залпом и поморщился. А Весельчаков пил долго, словно боялся возобновления разговора.

— Дрянь напиток, — наконец сказал он, вытирая губы ладонью. — Ты что же… завербовался?

— Завербовался.

Разговор явно не клеился.

— В дому-то старом жили? — не глядя на сына, спросил Весельчаков.

— Старый дом немцы сожгли. Сейчас новый выстроили.

Весельчаков опустил голову:

— А я вот… Завертела меня жизнь…

Они снова помолчали.

— Ты что же, — наливая по второй, громко спросил Весельчаков, — рыбачить здесь будешь?

Дмитрий молчал.

— Тут с умом рыбачить нужно. Народишко хлипкий, настоящих рыбаков мало. Ко мне на сейнер пойдёшь?

— Я… не буду здесь работать, отец, — тихо сказал Дмитрий.

— Не будешь? — переспросил Весельчаков. — Ай переводят?

— Нет. Я сам.

— Это почему?

— Плохо здесь о тебе говорят, отец.

— Обо мне? — встрепенулся Весельчаков. — Кто же это обо мне говорит, а?

— Люди.

— Какие такие люди? — визгливо закричал Весельчаков. — Шушера разная! За рублём приехали, да взять не умеют. А я умею! Вот на меня зубы и скалят.

— Не все за рублём приехали, — негромко, но твёрдо сказал Дмитрий.

Весельчаков внимательно посмотрел на сына:

— Ты, может, партийный?

— Кандидат партии.

— Так, — внезапно упавшим голосом сказал Весельчаков. — Значит, начальством будешь. Что ж, валяй, тяни отца, прорабатывай…

Дмитрий молчал.

— Твоё здоровье, Дмитрий Алексеевич, — мрачно усмехнулся Весельчаков, поднимая стакан.

Они молча выпили.

— Я знаю, Митя… — заговорил Весельчаков, придвигаясь к сыну. — Виноват я перед вами. Шутка сказать — пятнадцать лет… Только ты на меня зла не держи… Жизнь — штука трудная… Останься, Митя.

— Не могу я здесь работать, когда об отце моем такая слава. Не могу, понимаешь?

— Стыдишься? — зло сказал Весельчаков. — В чистенькие вышел? А мне стыдиться нечего. Я не ворую, людей не убиваю. Тружусь, и мне за это деньги платят. Меня партия не кормит…

— Партию ты оставь! — резко сказал Дмитрий; он встал с кровати. — Прощай.

Весельчаков медленно поднялся. Колени его дрожали.

— Ну, прощай, коли так, — глухо сказал он. — Вот как встретились, значит…

Дмитрий повернулся и пошёл к двери.

— Митя!.. — крикнул ему вслед Весельчаков.

Но Дмитрий уже захлопнул за собой дверь.

Новые суда покачивались в ковше. Рядом с ними японские судёнышки казались убогими и жалкими. Дело было не только в том, что они уже отслужили свой век и наполовину вышли из строя. Дело прежде всего было в огромных технических преимуществах нового советского флота. Снабжённые мощными моторами и новейшим рыболовным оборудованием, советские суда отличались от японских так же, как винтовой пароход отличается от колёсного.