Софья Макарова - Грозная туча

— Спойте вашу национальную песенку! — просила одна из дам. — Когда я ее слушаю, мне представляется, я нахожусь в горах Тироля.

Он с любезностью стал позади севшей за фортепиано дамы, и полилась звучная народная песня Тироля.

В это время к Триниусу подошел Мейндорф, приехавший для поступления в немецкий легион, и попросил познакомить его с германским поэтом Арндтом, вызванным из Германии бароном Штейном себе в помощники.

После обычных приветствий завязалась беседа. У познакомившихся оказалось много общих знакомых в Германии, и разговор их вскоре принял весьма непринужденный, почти дружеский тон.

— Вы, я думаю, — заметил Мейндорф, — немало почерпнете здесь сюжетов для вашего пера.

— Да, — отвечал задумчиво Арндт, — тут много есть и для наблюдений, и для описаний. Многое так и просится под кисть художника. Ехал я сюда через Волынь и нахожу, что на Волыни хозяйство ведется не хуже, чем у нас в Германии. Какие пчельники, луга! Какой рослый скот!..

— Но как вы приехали? В это время уже двигались русские войска. Мне пришлось сесть на корабль, чтобы добраться до Петербурга.

— Да, задержек на пути было немало. Движение войск сильное. Особенно много военных скопилось около Смоленска. В то время к этому пункту стягивались войска, так как Багратион шел на соединение с Барклаем-де-Толли, и все поле вокруг Смоленска представляло один сплошной лагерь. Помню, было тогда жаркое время. А именно — июльское утро. Мы едва двигались через эту массу войск. Пыль стояла столбом и густым слоем пудрила нас и нашу поклажу. Хотя наш германский поэт Мезер и говорит, что пыль — помада героев, но я нахожу, что можно было бы нам обойтись без этого геройского украшения. В самом Смоленске нашли мы те же толпы: насилу смогли добраться до гостиницы симона Джиампа, но там все номера оказались уже битком набиты. Наш саксонский офицер Боуль сидел просто на лестнице и на наши требования от прислуги хлеба и вина только улыбался, повторяя: «Терпение, друзья, терпение! Я послал в город моего слугу и вот уже более часа его жду. Здесь же, в гостинице, вы ничего не достанете, ибо все съедено и выпито дочиста. Угла нет тут ни за какие деньги! Уланские и казачьи офицеры заняли не только весь дом, но и весь двор. Всюду такие толпы, что разве мышь проберется»… Военный поток этот отхлынул только к вечеру, и мы наконец добыли себе две комнаты и несколько жареных куриц. В войсках оказалось много наших немцев, саксонцев, австрийцев, пруссаков, отточивших свои мечи против французов. Они группировались вокруг дивизионного генерала, герцога Вюртембергского, и меня представили ему в качестве будущего служаки в немецком легионе… Никогда я не забуду этой пестроты военного лагеря. Каких только войск не пришлось мне видеть за эти три дня, проведенных мною в Смоленске! Тут проходили и проносились вскачь татары из Кабарды и Крыма, статные казаки с Дона, калмыки с плоскими лицами, впалой грудью и кривыми ногами, башкиры с луками и стрелами. Но всего красивее был взвод конных черкесов. Из Смоленска я направился на Москву с молодым офицером немецко-русского легиона. Он был послан в лагерь и возвращался в Петербург. В Вязьме мы застали часть императорского кабинета: графа Нессельроде, барона Арштета и других. Как теперь помню наш парадный обед у тамошнего полицеймейстера. Накрыто было в зале на сто пятьдесят человек; собралось все местное дворянство. И воодушевление у всех было чрезвычайное. Французов называли рабами за то, что они провозгласили Наполеона своим императором. Восторг этот был вовсе неподдельный и отражался в народной толпе. Мы пировали, провозглашая тосты за счастливое окончание войны, за наш немецко-русский легион. Прекрасные дамы и раненые русские офицеры сочувственно жали нам руки за то, что мы приехали в Россию идти вместе с русскими против общего нашего врага Наполеона. А вокруг города стояли станом тысячи молодых крестьян, набранных в рекруты и в ополчение и провожаемых своими близкими, да повозки раненых, которых отправляли в глубь России. Но ни эти юные новобранцы, ни вид повозок с ранеными не могли охладить общего воинственного настроения. Я с восторгом любовался, когда мимо меня мчался длинной вереницей поезд ополченцев: впереди скрипки и дудки, подле рекрутов матери, братья, сестры, невесты в цветах. Весело и шумно неслись они, нарядные и здоровые, провожаемые своими близкими на смертный бой. Одна подобная картина может послужить прекрасным сюжетом для поэта и для художника. Есть тут над чем призадуматься и мыслителю: тяжелое время переживаем мы с вами, молодой человек!

— И нам, может быть, придется заснуть вечным сном на поле битвы, — сказал Мейндорф не без сентиментальности.

Арндт молчал, а Юбиле продолжал петь свои национальные песни, все более и более воодушевляясь патриотическим чувством.

— Кто эта брюнетка? — спросил Мейндорф после некоторого молчания. — Она очень некрасива, но у нее такие необычайно умные и привлекательные глаза.

— Это европейская знаменитость, госпожа де-Рокка, — ответил Арндт.

— Я никогда не слыхивал этого имени! — признался откровенно Мейндорф.

— Возможно ли? — поразился Арндт. — Она известна и как писательница, и как высокогуманная, либеральная и умная женщина. Сочувствуя свободе, она, однако, сильно восстала против ужасов революции и многих спасла от смерти. За упорное отстаивание своих взглядов она была выслана из Франции.

— Описание, сделанное вами, до того схоже с характеристикой знаменитой Сталь, что если бы вы не назвали госпожу де-Рокка…

— Да она и есть — Сталь! — засмеялся тут Арндт. — Просто я забыл вам сказать, что Сталь вторично вышла замуж — за французского офицера де-Рокка.

Оба собеседника долго смеялись, вспоминая комическое недоразумение.

— Как она здесь очутилась? — поинтересовался, наконец, Мейндорф.

— Она бежала из Вены, боясь, чтобы австрийцы не выдали ее Наполеону, и пробирается теперь в Швецию. Наполеон преследует ее повсюду. Сталь уверяет, что ей пришлось, убегая от Наполеона, изучить карту всей Европы так же подробно, как ему самому пришлось изучать ее ради своих завоеваний.

— За что же он ее так возненавидел?

— Она ему не только никогда не льстила, но и позволяла себе высказывать не совсем лестное о нем мнение в присутствии блистательного парижского общества, наполнявшего ее залы. Наполеону сие пришлось сильно не по вкусу, и вот уже лет с десять, как он преследует не только ее, но и всех тех, кто оказывает ей какое бы то ни было внимание.

— Каков этот де-Рокка?

— Вот он стоит! — указал глазами Арндт на молодого красавца.

— Не пойму: что ей вздумалось выйти за этого красавчика. Он к тому же гораздо моложе ее.