Владимир Голяховский - Семья Берг

— Потому что жалеют наших евреев. Мы знаем от прибежавших с запада, как фашисты издеваются над евреями. Они заставляют их раздеться догола, ставят сзади своего солдата со штыком вплотную к спине и командуют бежать впереди этого штыка; а если у еврея нет уже сил бежать и он остановится, то штык вонзается ему прямо в спину.

Саша и его команда не могли поверить в то, что слышали, а он продолжал:

— А одного раввина привязали к синагоге и подожгли ее, он сгорел. Да, да, они убивают евреев, всех — мужчин, женщин, детей.

Стоявший рядом Сашка Фисатов выругался:

— Так их мать! Неужто и детей убивают?

— Всех убивают, выводят за дома, заставляют рыть ров — могилу себе, и стреляют, чтобы они свалились в нее. А потом заставляют других засыпать их, даже если кто-нибудь еще живой и кричит.

На это Сашка Фисатов даже не выругался, у него отвисла челюсть. А у Липовского прошел жуткий холод по спине.

В тот момент подъехала машина командира дивизиона, он крикнул:

— Липовский, что встал? Всю колонну задерживаешь. По машинам и продолжать движение за мной.

Отходя от группы хасидов, Сашка наклонился к уху Липовского:

— Ну и сволочь же этот Гитлер.

Саша грустно покачал головой:

— Да, Сашка, он сволочь. Но ты подумай, он ведь не своими руками их убивает. Это делают такие же рядовые солдаты, как мы с тобой. Значит, у него есть столько помощников, и все они делают это с охотой.

Отъезжая от местечка, он оглянулся и увидел — черная масса хасидов расходилась по домам, размахивая руками.

На другой день комиссар опять выстроил бойцов:

— Товарищи красноармейцы, боевых действий больше не ожидается. Перед нами поставлена новая задача — отобрать среди местного населения семьи польских офицеров и помочь им выехать из армейской зоны. Это делается из гуманитарных соображений, чтобы помочь польским гражданам. Каждое из подразделений в пять человек будут возглавлять присланные командиры войск НКВД.

Сашка Фисатов толкнул Липовского локтем, шепнул:

— Интересно, почему командиры НКВД должны руководить нашими гуманитарными действиями?

Липовский сам поразился такому приказу, но Сашке? сказал сквозь зубы:

— Молчи!

Его подразделение возглавил молодой лейтенант с голубыми петлицами НКВД. Он по-мальчишески напускал на себя явно излишнюю суровость: очевидно, недавно был завербован в агенты из комсомола. Но Липовскому и другим это было все равно, они знали, что над ними он командир на один день. На всякий случай Липовский предупредил Сашку:

— При нем не болтай лишнего. Понял?

Их везли на большой крестьянской подводе, запряженной парой сытых битюгов с громадными мохнатыми ногами. Сашка Фисатов с крестьянским пониманием любовался лошадьми, но при лейтенанте восторгаться «вражеским добром» удерживался. Он подталкивал Липовского локтем, указывая на коней, и выставлял большой палец — хороши. Битюги шагали медленной важной поступью, возница, немолодой местный крестьянин, их не подгонял. Лейтенант постоянно его торопил, но тот делал вид, что не понимает, — поездка была ему явно не по душе.

Вдали на холмистом возвышении показался хутор — большой белый дом, окруженный деревьями, покрытыми желтеющими осенними листьями. Дорога вверх была гладко вымощена камнями, перед хутором был сад фруктовых деревьев — яблони, груши и вишни; позади дома, на склоне, разбит большой огород. Сашке Фисатову все было интересно видеть, он мысленно сравнивал это со своей убогой деревней, и его распирало желание похвалить хутор, он опять показал Липовскому большой палец, но все-таки не удержался и прокомментировал вслух:

— Аккуратно живут поляки.

Лейтенант строго покосился на него, соскочил с повозки, приказал:

— Здесь, по нашим данным, живет семья польского офицера. Боевая задача нашего подразделения — взять их, погрузить и вывезти. Оружие наготове. Но строго приказываю — действовать быстро, никакого рукоприкладства, никакого мародерства. Трое, окружайте дом и следите, чтобы никто не сбежал огородом. Вы двое, — он указал на Липовского и Фисатова, — за мной в дом.

До чего же им не хотелось входить в него с такой «боевой» задачей, да еще с оружием наготове! Они не чувствовали себя как бойцы Рабоче-крестьянской Красной армии, которая провозгласила себя самой сильной и самой гуманной, а казались себе завоевателями, которые врываются в мирный дом.

На хуторе жили пожилые хозяева. Русские вошли, оглядываясь по сторонам, поражаясь чистоте комнат и невиданной в советских деревнях состоятельности — добротной обстановке, красивым занавескам на окнах, зеркалам и картинам на стенах. В углу большой горницы был красивый католический киот с иконами. Пожилые хозяева сидели под иконами и выжидающе-неприязненно смотрели на вошедших. Оказалось, что хозяин служил в начале века в русской армии и неплохо говорил по-русски. Лейтенант объяснил:

— Мы знаем, что у вас стоит польский офицер с женой и дочерью. Где они?

— Офицер давно уехал на войну.

— Где его семья, жена и дочь?

— Зачем они вам? Они у нас в гостях, им тут хорошо.

— Я не собираюсь обсуждать это с вами. У нас приказ увезти их. Но мы их не тронем. Где они?

Пришлось хозяину указать на комнату гостей. Лейтенант приказал Липовскому идти за ним, а Фисатову оставаться в большой горнице.

В комнате сидела молодая женщина лет двадцати пяти, рядом с ней стояла девочка лет семи. У женщины были пышные русые волосы, спускавшиеся волнами до плеч, у девочки — такие же волосы и большой алый бант. Обе глядели на вошедших выжидающе. Саше они сразу показались очень красивыми и нарядными, он никогда не видел так хорошо одетых женщин и такой приятной девочки — как с открытки. Но больше всего его поразил гордый огненный взгляд полячки. В ее позе и гневном взгляде было столько гордости, что даже лейтенант, казалось, смутился. Он прокашлялся и приказал ей, хотя не грубо:

— Вы должны поехать с нами. Даю вам на сборы пятнадцать минут.

Хозяин перевел им. Женщина, поняла она или не поняла, все сидела в оцепенении в своей гордой позе и глядела на них. Лейтенант повторил:

— Даем вам на сборы пятнадцать минут. Берите с собой только самое необходимое.

После второго перевода хозяин грустно добавил, что ничего не поделаешь, надо слушаться. Тогда она в какой-то истерической панике швырнула на пол что-то, что держала на коленях, медленно подошла к шкафу и стала нарочито неспешно снимать вещи и бросать в чемодан красивым жестом польской пани. Но Саша все же видел, что у нее дрожали руки и губы. Девочка плакала и цеплялась за ее юбку. Лейтенант нахмурился, сказал Липовскому:

— Оставайся тут, следи, чтобы не было оружия, а я пойду проверю охрану вокруг.