Владимир Голяховский - Семья Берг

Любознательный Павел подружился с хозяином и когда не был в поездках по краю, стал тоже ходить на эти вечера, с интересом слушал его рассказы о прошлых временах и таких разных людях. А затем и дома беседовал с высокообразованным Минченковым.

— Вам, Яков Данилович, теперь-то, при новой власти, тяжелее небось жить? Вас, наверное, опять в столицы тянет.

— Нет, наше Товарищество передвижных выставок распалось, ничего больше не выставляем и не организуем. Наверное, доживу свою жизнь здесь. Мне много не надо, на жизнь и на краски денег хватает, а доля учителя рисования всем известна: кто стал учителем, тот похоронил себя как художника.

— Почему, Яков Данилович?

— Так ведь отрываешься от художественной среды, от чистого восприятия художественных произведений. И еще потому, что нет времени для самостоятельной творческой работы.

— Но ведь вы же рисуете ваши этюды.

— Пишу, Павел Борисович, — красками не рисуют, а пишут. Но все же это не то. В провинциальном городке не видишь ничего, кроме собственных работ. Поэтому останавливаешься в развитии, а потом начинаешь быстро катиться назад.

— Яков Данилович, чего я хочу вас спросить: вы картину «Три богатыря» когда-нибудь видели?

Минченков заулыбался:

— Конечно, видел. И художника знал, Виктора Михайловича Васнецова. Картина эта — шедевр русской живописи, в ней воплощена вся былинная мощь наших предков. Вы почему спросили?

— Да так, один знакомый говорил, будто похож я на Алешу Поповича с той картины.

Минченков присмотрелся к нему:

— А верно, сходство есть, правильно подмечено.

В другой раз Павел спросил:

— Яков Данилович, а художников-евреев вы знали?

— Как же не знать — конечно, знал. Левитана, Исаака Ильича, знал.

— Значит, есть все-таки евреи-художники. Ведь еврейская религия запрещает изображения живого мира.

— Да? — я этого не знал. А вам откуда это известно?

— Да потому что я еврей и в детстве учился в еврейской школе, в хедере. В семье моего деда, раввина, не было никаких изображений, и в синагоге тоже никаких художеств.

— Ну, признаюсь, вы меня удивили. Евреев-художников я знал, а вот еврея — командира красной кавалерии вижу впервые.

— Яков Данилович, кто был этот самый Левитан?

— О, это великий русский пейзажист. Тяжелую жизнь прожил — рано осиротел, был страшно беден, будучи бездомным, ночевал под скамьями Училища живописи, в котором учился, питался на три копейки в день. Бедняк из бедняков. А в искусстве поднялся до недосягаемой высоты. В молодости поддерживал Левитана его товарищ Василий Часовников, тоже художник, делился с ним всем. Кстати, когда Левитан был уже известным художником, его хотели выселить из Москвы как еврея, и тогда Товарищество передвижников вступилось за него. А писал он удивительно, умел находить в природе мотив, умел овладевать им. Пейзажисту ведь надо иметь не только верный глаз, но и внутреннее чутье, надо слышать музыку природы и проникаться ее тишиной. Все это у Левитана было врожденное, его породила сама эпоха и вынянчила страшная нужда.

— Яков Данилович, он ведь писал с русской природы?

— Конечно, с русской, с такой русской, какой нигде в мире больше нет.

— Вот мне и непонятно — откуда к еврею могло прийти такое чувство русской природы?

Минченков как будто поразился вопросу, задумался:

— Да, это правда — откуда? Я-то сам, конечно, не знаток еврейской души. Но Левитан очень интересный феномен. Был в русском искусстве еще один великий еврей — Антокольский, Марк Матвеевич, самый великий русский скульптор. Это мировая величина.

Павел видел раньше очень мало картин, но скульптур не видел никогда. В те годы еще не было скульптур Ленина, который только недавно умер, и скульптур Сталина, который еще не успел возвеличить себя. Павел видел несколько памятников на площадях небольших городков и скульптурные композиции низкого качества на кладбищах. Об искусстве скульптуры у него было еще более смутное представление, чем о живописи. Он поразился:

— Как это — еврей был великим русским скульптором? Чего же тут великого — памятники на площадях да на могилах делать?

По лицу Минченкова пробежала улыбка:

— Да, памятники он создавал тоже. Но главным его делом были скульптуры исторического содержания, которые он выставлял на художественных выставках и в музеях. Вы, Павел Борисович, недооцениваете искусства скульптуры, потому что вам не довелось с ним познакомиться. Скульптура — это самый монументальный вид изобразительного искусства, она берет начало от египетских и месопотамских скульптур, а потом уже появляются работы греческих и римских зодчих.

— Про Египет, Грецию и Рим я читал немного. А что это такое — «месопотамское»?

— Это область на Ближнем Востоке, междуречье двух рек — Тигра и Евфрата. Там много тысяч лет назад зародилась колыбель цивилизации.

— Колыбель цивилизации? Спасибо, что сказали. Надо мне почитать. Так этот Антокольский, сам-то он откуда?

— Он родился и вырос в бедности, в еврейском городке Вильно. А вот сумел же превратиться в самого знаменитого русского скульптора. Никто лучше него не передал самую сущность великих исторических фигур — Ивана Грозного, Петра Первого, Ермака, летописца Нестора. Да и в других скульптурах он непревзойден. Его Сократ, Спиноза, Иисус Христос…

— Еврейский скульптор делал фигуру Христа?

— Ваял из мрамора! Если попадете в Москву, обязательно сходите в Третьяковскую галерею, там много картин Левитана и скульптур Антокольского.

— Если попаду, обязательно пойду. Но что такое Третьяковская галерея и где она в Москве?

— Ну, там вам каждый покажет. А названа она так по имени купца Павла Михайловича Третьякова, собирателя картин и скульптур. Он собрал их тысячи и все это передал в дар городу Москве. Да, великий был меценат.

Павел не знал многих слов из богатого лексикона Минченкова и опять, конечно, переспросил:

— Меценат — это кто?

— Ну как вам объяснить? — это состоятельный человек, который своими средствами поддерживает художников, да и вообще всех работников искусства.

— И тот русский купец Третьяков тоже поддерживал евреев Левитана и Антокольского?

— Еще как поддерживал!

— Мне это как-то чудно, Яков Данилович. Я привык к мысли, что богатые русские всегда презирали евреев, особенно бедных. Между ними не было ничего общего.

— Так-то оно, может, и так, но Павел Михайлович был культурнейшим человеком, интеллигентом, обладателем тонкого художественного вкуса. Он покупал картины у художников, оценивая их мастерство и высокое искусство, а не по национальной принадлежности. Он ездил по мастерским до того, как художники выставляли картины на продажу. Приезжал в мастерские и говорил: эту я беру, эту — тоже. Можно сказать, что в его время художники-передвижники работали, а он оплачивал их труд. Большие деньги он вложил в русское искусство, а еще — большой вкус, конечно. Для художников это была большая честь, если Третьяков приобретал их работы.