Владимир Голяховский - Семья Берг

Потом Тухачевский поочередно приглашал Марию и Барсову танцевать, а когда пригласил Суламифь, стал комично извиняться, что не умеет танцевать классический балет. Все пили много, Мария впервые видела Павла опьяневшим, у нее самой тоже кружилась голова. Барсова уговаривала Тухачевского прочитать стихи:

— Вы не знаете, Михаил Николаевич ведь прекрасный чтец. Если бы он не был таким знаменитым полководцем, то стал бы знаменитым чтецом.

Тухачевский смущенно отказывался:

— Ну какой я чтец! — потом согласился: — Я прочитаю вам стихи Есенина:

Он с таким накалом чувства прочитал последнее четверостишие, что у всех невольно навернулись слезы. Аплодировали все, включая официантов и людей за столами рядом, — оказалось, весь зал слушал знаменитого командарма.

Весь вечер на эстраде ресторана выступал грузинский ансамбль, певцы пели популярные грузинские песни, а потом вдруг раздались дикий свист и гиканье, на эстраду выскочили танцоры и оркестр заиграл лезгинку. Через несколько тактов Тухачевский вытащил на эстраду Суламифь и Асафа, вышел сам и они втроем присоединились к выступавшим. Он танцевал так задорно, а профессиональные танцоры Мессереры — так хорошо, что Мария не выдержала и тоже пошла с ними танцевать.

Это был коронный номер всего вечера: и публика, и сами выступавшие долго и шумно аплодировали всем и друг другу.

Тухачевский сначала отправил гостей-артистов в гостиницу, а сам еще продолжал пить коньяк и беседовать с Павлом и Марией.

— Желаю вам, ребята, большого, большого счастья. Вы его заслужили.

— И тебе, Миша, желаем большого, большого успеха. Ты его тоже заслужил.

— Спасибо, Паша. Я тебе говорил и еще раз скажу: Красная армия — это вся моя жизнь.

Он привез их в санаторий и сердечно попрощался, расцеловавшись с обоими. Когда они остались в комнате одни, Мария с восторгом сказала:

— Какой замечательный человек, этот Миша Тухачевский.

— Да, замечательный. У него трудная миссия. Будем надеется, что он сумеет победить, как побеждал прежде, — откликнулся Павел, вздохнув.

Мария не поняла, что он имел в виду, но не спрашивала, ей хотелось спать.

Вскоре они вернулись в Москву. Влюбленная пара потрудилась, кажется, на славу, потому что через несколько дней Мария, потупив глаза, тихо сказала:

— Я беременна.

27 июля 1932 года родилась дочь Марии и Павла — Лиля Берг.

Накануне днем Мария почувствовала схватки, а Павел был на работе. Она попросила свою мать проводить ее в ближайший роддом — родильный дом имени Крупской на площади Белорусского вокзала. Павлу позвонили на работу уже к вечеру:

— Ваша жена рожает.

Он поспешил в роддом, пробился к главному врачу Борису Шульману:

— Товарищ главврач, у вас моя жена, она рожает.

— Как ее фамилия?

— Берг, Мария Берг.

Высокий военный, орденоносец, Павел всегда производил на всех впечатление, и доктору Шульману хотелось ему помочь, он вышел, справился у дежурного, вернулся:

— Волноваться нечего, она уже в родильной комнате.

Как многие мужья во время первых родов их жен, Павел растерялся и запаниковал, он хотел узнать побольше, но не в состоянии был толково спросить, даже не знал, что говорить:

— Уже в родильной?.. Как же это?..

— Все роженицы рожают в родильной комнате.

— А чувствует, как она себя чувствует?

— Пока все в порядке, обычные роды, пока без осложнений.

— Пока?.. А могут быть осложнения?..

— Мы стараемся их не допустить.

— А это… когда это будет?..

— Что — «это»?

— Ну это — ребенок же.

— Роды только начались, не раньше чем через пару часов.

— Так долго?!. Это ведь больно, наверное?

— Больно, но все женщины переносят.

— А мне… мне как ее увидеть?

— В родильную мы посетителей не пускаем, чтобы не занесли инфекцию.

— Какую инфекцию?.. Я ведь не больной.

— Вы не понимаете — все с улицы может быть опасно для роженицы и для ребенка.

— Так я же только на минутку. Ей-богу, я даже не коснусь ее.

— Нельзя.

(Павел не знал, что и сказать.)

Доктор Шульман мягко его уговаривал:

— Вы пойдите погуляйте, а потом приходите в приемный покой. Я предупрежу дежурного врача, что вы придете, чтобы вам сразу сообщили мальчик или девочка.

— Да, да — мальчик или девочка?.. — и Павел в растерянности вышел.

Одному ему никак нельзя было оставаться. Он остановил какой-то грузовик:

— Подвезите меня к Всехсвятскому, на Ленинградском шоссе.

— Садитесь, товарищ майор. Мне как раз по пути.

Павел, задыхаясь, ворвался в квартиру Гинзбургов. Дома была только Августа, Алеша с бабушкой уже спали. Он как-то удрученно выпалил:

— Рожает! Через два часа.

Августа едва заметно улыбалась: она увидела его панику и стала успокаивать. Он попросил:

— Дай мне водки, — и залпом опрокинул стакан.

Сразу после полуночи он вернулся в роддом, прошел в приемный покой. Было тихо, ему показалось, что где-то пропищал котенок. Он подумал:

— Мужей не пускают, а котенок зачем здесь живет?

Из родильной комнаты вышла предупрежденная Шульманом дежурная женщина-врач:

— Это вы Берг? Вы слышали?

— Что слышал?

— Голос вашей дочери.

— Дочери?.. — он опять не знал, что сказать, как спросить. — А какая она?

Докторша ответила спокойно и профессионально:

— Без дефектов.

— А Маша, мама ее? — и тут он понял, что впервые сказал о Маше «мама».

— Мамаша тоже в порядке.

— А увидеть их можно?

— Нельзя. Увидите, когда их выпишут.

— Это когда же?

— Обычно — через неделю. А завтра приносите жене передачу. Ей надо хорошо питаться, чтобы было молоко для дочки.

Он смотрел непонимающе. Докторша объяснила:

— С завтрашнего дня ваша дочка начнет получать грудное питание, молоко матери. Чтобы молоко было полноценней, мамаше надо хорошо питаться. А у нас здесь питание ниже среднего. Так что приносите передачи каждый день до их выписки.

И Павел начал каждый вечер после работы носить передачи и обмениваться с Марией записками. Она писала о дочери шутливые замечания: «Наша Лиля — это лучшая конструкция молокоотсоса, сосет жадно и много», «Няни из комнаты новорожденных говорят, что Лиля, когда голодная, кричит громче всех — наверное, будет певица», «Я вижу других новорожденных и положительно нахожу, что наша Лиля — самая красивая девочка 1932 года».