Маргарет Этвуд - Она же Грейс

Я так поразилась, что даже негромко вскрикнула и замерла как вкопанная, разинув от удивления рот, будто пикша, и чуть не уронила блюдо: несколько кусков торта, правда, соскользнули на пол вместе с розочками. Но лишь после того как Джеремайя поставил чашку и приложил указательный палец к губам, словно бы почесывая им нос, чего, как мне кажется, никто не заметил, – лишь после этого все посмотрели на меня. По его жесту я поняла, что мне нужно запереть рот на замок и ничего не говорить, иначе я его выдам.

И я промолчала, лишь извинившись за то, что уронила торт, а затем поставила блюдо на боковой столик и опустилась на колени, чтобы собрать упавшие куски в передник. Но жена коменданта произнесла:

– Оставь это пока, Грейс, я хочу тебя кое с кем познакомить. – И она взяла меня за руку и повела вперед. – Это доктор Джером Дюпон, – сказала она, – известный практикующий врач. – А Джеремайя кивнул мне и поздоровался:

– Здравствуйте, мисс Маркс. – Я все еще была смущена, но мне удалось сохранить самообладание. Жена коменданта сказала ему:

– Она часто пугается незнакомцев. – И мне: – Доктор Дюпон – наш друг, он не причинит вам вреда.

После чего я чуть было громко не рассмеялась, но вместо этого сказала:

– Да, мэм, – и потупилась в пол. Наверно, она боялась повторения того раза, когда сюда приходил доктор, измеряющий голову, а я со страху так раскричалась. Но ей не стоило волноваться.

– Я должен посмотреть ей в глаза, – сказал Джеремайя. – Они часто указывают на то, насколько эффективной окажется процедура. – Он приподнял мой подбородок, и мы взглянули друг на друга. – Очень хорошо, – произнес он торжественно и размеренно, словно и вправду был тем, за кого себя выдавал, и я не могла им не восхититься. Потом он спросил: – Грейс, вас когда-нибудь гипнотизировали? – При этом он не выпускал мой подбородок из рук, чтобы дать мне время успокоиться и прийти в себя.

– Конечно, нет, сэр, – ответила я с некоторым возмущением. – Я даже толком не знаю, что это такое.

– Это чисто научная процедура, – сказал он. – Согласны ли вы ее испробовать, если это поможет вашим друзьям и Комитету, решившему, что это необходимо? – Он немного сдавил мой подбородок и очень быстро поводил глазами вверх-вниз, чтобы дать мне понять, что я должна согласиться.

– Я сделаю все, что в моих силах, сэр, – ответила я.

– Что ж, прекрасно, – сказал он напыщенно, будто настоящий доктор. – Но для того, чтобы все прошло успешно, вы должны мне доверять. Как по-вашему, вы способны на это, Грейс?

Все присутствующие: преподобный отец Верринджер и мисс Лидия, миссис Квеннелл и жена коменданта – ободряюще мне заулыбались.

– Я постараюсь, сэр, – сказала я.

Затем подошел доктор Джордан и сказал, что, по его мнению, на сегодняшний день волнений для меня довольно и следует позаботиться о моих нервах, поскольку они слабые и могут расшататься. И Джеремайя ответил:

– Конечно-конечно. – Но он казался очень довольным собой. И хоть я уважала доктора Джордана и он был добр ко мне, мне показалось, что по сравнению с Джеремайей вид у него неважнецкий – как у человека на ярмарке, которому залезли в карман, но он сам еще об этом не догадывается.

А сама я чуть весело не рассмеялась, ведь Джеремайя проделал обычный фокус, словно вынул из моего уха монетку или притворился, что проглотил вилку. Подобные фокусы он всегда показывал у всех на виду, и люди смотрели за ним в оба, но так и не могли вывести его на чистую воду. То же самое он вытворил здесь, договорившись со мной прямо у них на глазах, а они так ничего и не поняли.

Но потом я вспомнила, что когда-то он путешествовал под видом месмериста и занимался на ярмарках целительством и ясновидением, так что действительно был знаком с этим искусством и, возможно, погрузил меня в транс. И это заставило меня вдруг остановиться да призадуматься.

– Меня не волнует, виновны вы или нет, – говорит Саймон. – Я врач, а не судья. Я просто хочу знать, что вы сами в действительности помните.

Они наконец подошли к убийствам. Саймон пересмотрел все имеющиеся в его распоряжении документы: судебные протоколы, газетные заметки, «Признания» и даже непомерно раздутый отчет миссис Муди. Он полностью подготовился и напряжен, как струна: от того, как он поведет себя сегодня, зависит, расколется ли наконец Грейс, раскрыв свои припрятанные сокровища, или же, наоборот, испугается и спрячется, как улитка.

Сегодня он принес с собой не овощ, а серебряный подсвечник, переданный преподобным Верринджером и похожий, – как надеется Саймон, – на те подсвечники, которыми пользовались в Киннировом доме: один из них похитил Джеймс Макдермотт. Саймон еще его не вынул: подсвечник лежит в плетеной корзине, – на самом деле в лукошке для покупок, позаимствованном у Доры; корзину он поставил не на самом видном месте, рядом со стулом. Саймон пока не знает, что делать с подсвечником.

Грейс продолжает стежку. Она не поднимает глаз.

– Никого это раньше не волновало, сэр, – говорит она. – Мне сказали, что я должна лгать: все хотели узнать как можно больше. Кроме адвоката мистера Кеннета Маккензи. Но я уверена, что даже он не верил мне.

– Я поверю вам, – произносит Саймон. Он понимает, что это будет довольно трудно.

Грейс немного поджимает губы, хмурится и молчит. Тогда он приступает:

– Мистер Киннир уехал в четверг в город, не так ли?

– Да, сэр, – подтверждает Грейс.

– В три часа? Верхом?

– Ровно в три, сэр. Он должен был вернуться в субботу. Я была на улице и обрызгивала льняные носовые платки, разложенные на солнце для отбеливания. Макдермотт подвел к нему лошадь. Мистер Киннир уехал на Чарли, потому что коляска находилась в деревне, где ее перекрашивали.

– Он что-нибудь вам сказал?

– Да, он сказал: «Вот твой любимый кавалер, Грейс, иди поцелуй его на прощанье».

– Имея в виду Джеймса Макдермотта? Но ведь Макдермотт никуда не уезжал, – говорит Саймон.

Грейс поднимает голову – лицо ее непроницаемо, едва ли не презрительно:

– Он имел в виду лошадь, сэр. Он знал, что я очень люблю Чарли.

– И что же вы сделали?

– Я подошла, сэр, и погладила Чарли по носу. Но Нэнси, выглянув из двери зимней кухни, услыхала, что он сказал, и ей это не понравилось. Макдермотту тоже. Но в этом не было ничего худого. Мистер Киннир просто любил меня дразнить.

Саймон глубоко вздыхает:

– Мистер Киннир всегда непристойно с вами заигрывал, Грейс?

Она снова глядит на него, на сей раз слабо улыбаясь:

– Не знаю, что вы разумеете под непристойностями, сэр. Он никогда со мной не сквернословил.

– Он когда-нибудь до вас дотрагивался? Позволял себе вольности?

– Только обычные вещи, сэр.

– Обычные? – переспрашивает Саймон. Он в недоумении. Не знает, как спросить, чтобы не показаться слишком откровенным: ведь Грейс такая скромница.