Евгения ИЗЮМОВА - ДЕТИ РОССИИ

В. Адам (о наступлении 12 января вблизи аэродрома Питомник): «Паника началась неожиданно и переросла в невообразимый хаос. Кто-то крикнул: „Русские идут!“… Те, кто еще был способен передвигаться, удирали, остальные взывали о помощи. Но это длилось недолго. Мороз делал свое дело, и вопли стихали. Действовал лишь один девиз: „Спасайся, кто может!“ Но, как говорится, у страха глаза велики - возле аэродрома, как выяснилось, просто была разведка боем.

Немецкий писатель-антифашист Эрих Вайнерт, который еще в декабре прибыл на фронт вместе с Вальтером Ульбрихтом и Вилли Бределем, записал 14 января в своем сталинградском дневнике: «Карповка. Наступление бурно развивается. Как нам стало известно, западная часть „котла“ уже отрезана гигантским клином, тянущимся с северной стороны долины речушки Россошки вниз, до Карповки. Дмитриевка, Атаманская и Карповка взяты приступом…

Повсюду признаки паники…»

Штаб 6- й армии от Гумрака переместился еще ближе к Сталинграду, и вновь В. Адам наблюдает не просто отступление своих войск, а их паническое бегство: «Снова сжигались документы и боевое имущество. На новый командный пункт взято только самое необходимое. Мы ехали по шоссе в немногих уцелевших автомашинах, маленькими группами, мимо тащившейся в город вереницы изголодавшихся, больных и раненых солдат, похожих на привидения. На вокзале в Гумраке мы попали в плотную толпу раненых. Подгоняемые страхом, они покинули лазарет на аэродроме и тоже устремились на восток. Остались лишь тяжелораненые и безнадежно больные, эвакуация которых из-за недостатка транспортных средств была невозможна. Надежды вылечить их все равно не было. Паулюс приказал главным врачам оставлять лазареты наступающему противнику. Русские нашли и штабель окоченевших трупов немецких солдат, которые несколько дней назад были навалены за этим домом смерти один на другой, как бревна…»

Паулюс утверждал, что он был солдат и не мог потому не повиноваться приказам Верховной ставки вермахта. А как же его приказ относительно лазаретов, как расценить слова из его приказа в те, страшные для обеих воюющих сторон, дни: «За последнее время русские неоднократно пытались вступить в переговоры с армией и с подчиненными ей частями. Их цель вполне ясна - путем обещаний в ходе переговоров о сдаче сломить нашу волю к сопротивлению…кто сдастся в плен, тот никогда больше не увидит своих близких. У нас есть только один выход: бороться до последнего патрона, несмотря на усиливающиеся холода и голод. Поэтому всякие попытки вести переговоры следует отклонять, оставлять без ответа и парламентеров прогонять огнем». И все-таки Паулюс 20 января вновь просит самостоятельности в принятии решений и, значит, о праве заключить капитуляцию, но вновь получает отказ. А «кольцо» все продолжает сжиматься, в «котле» становится все жарче, и солдатам 6-й армии упрямство немецкого верховного командования обошлось дорого: за 16 дней (с 10 по 25 января) гитлеровцы потеряли свыше 100 тысяч убитыми, ранеными и пленными…

24 января Паулюс радирует своему командованию: «… войска больше не имеют боеприпасов и продовольствия… на южном, северном и западном фронтах отмечены явления разложения дисциплины. Единое управление войсками невозможно…Катастрофа неизбежна. Для спасения еще оставшихся в живых людей прошу немедленно дать разрешение на капитуляцию». На это Гитлер ответил: «Запрещаю капитуляцию! Армия должна удерживать свои позиции до последнего человека и до последнего патрона!» - и это при том, что Паулюс признался: «…дальнейшая оборона бессмысленна». Ну что же… Кто не сдается, того уничтожают! Это известно всем армиям мира.

26 января войска противника были расчленены на две группы - южную, где находился штаб Паулюса, и северную в районе заводов «Баррикады» и Тракторный. «Железное кольцо уничтожения все туже стягивалось вокруг того места, где завершилась ужасная трагедия обреченной на смерть армии», - так печально констатировал события января 1942 года в своих воспоминания И. Видер.

Однако же Гитлер решил подсластить «пилюлю» отказа тем, что прислал 31 января последнюю радиограмму Паулюсу: «Поздравляю Вас с производством в генерал-фельдмаршалы». Телеграмму Паулюсу принес начальник штаба Шмидт. Видимо, Паулюс был окончательно деморализован таким подлым ходом Гитлера, или Шмидт решил действовать по собственному усмотрению, но именно Шмидт счел нужным взять на себя ответственность отправить переводчика с белым флагом в расположение советских войск с сообщением о готовности немецкого командования к переговорам. Свою инициативу он впоследствии объяснил тем, что поскольку 6-я армия расчленена на отдельные боевые группы, то Паулюс армией не командует. Предъявленный ультиматум о немедленном прекращении сопротивления и полной капитуляции Шмид и командующий южной группировкой Роске приняли. А в сталинградском дневнике Эриха Вайнерта 1 февраля появилась запись, похожая на рассказы, уже слышанные мной из уст детей военного Сталинграда и его защитников: «По пустынной, унылой проселочной дороге из Вертячего на север тянутся бесконечные вереницы пленных. Они идут на железнодорожную станцию. Все плетутся согнувшись, тяжело волоча ноги. С растрепанных бород свисают сосульки. Головы и плечи обернуты всем, что попалось под руку, - старым тряпьем, мешками, войлоком; кожаные сапоги или босые ноги обвязаны соломой. Вслед за ними ползет грузовик, подбирающий тех, кто не может идти. Когда кто-нибудь падает, никто из пленных не оборачивается. Конвойные должны поднимать их на машину

…Я долго смотрел вслед этому печальному шествию, пока оно не исчезло в снежной мгле».

Читая эти строки, я вспоминала рассказы Ивана Васильевича Жидкова о его пленении и жизни в концлагерях: ослабевших и упавших немцы-охранники пристреливали на месте, потому более сильные помогали своим товарищам, бывало часто, что гражданские подкармливали пленных, чего никогда не делали немцы. Охранники-немцы могли не обратить внимания на расправу над пленным, а советские солдаты, как говорила

Н. П. Рахимова, сами оттащили ее мать от плененного солдата, который чуть не убил отца.

И в то время, когда для немецкой южной сталинградской группировки война уже закончилась, в северной, которой командовал генерал Штреккер, бои развернулись с особой силой. 1 февраля на позиции врага был обрушен шквальный огонь, и как в своих воспоминаниях написал генерал-лейтенант П. И. Батов, командовавший с октября 1942 года

4- й танковой армией, после пяти минут такого огня «из блиндажей, из подвалов, из-под танков начали выскакивать, выползать гитлеровцы. Одни бежали, другие становились на колени, обезумев, вздымали к небу руки. Некоторые бросались обратно в укрытия, скрывались среди столбов из дыма и взвихренного камня и снова выскакивали». В правдивости описания этого невозможно усомниться, потому что подобное мы уже читали в воспоминаниях немецких участников битвы под Сталинградом. Причем немцы описывали сталинградские события иной раз и более красочно.