Бернард Корнуэлл - Столетняя война

— Мне очень жаль, Уилл.

— Короче, вот что, — сказал Скит. — Графиня хочет обратиться за защитой к дяде своего мужа. — Он щелкнул большим пальцем по повозке. — Она здесь вместе со своим чадом, двумя избитыми слугами, доспехами и мечом.

— Господи Иисусе! — воскликнул Томас, уставившись на повозку.

— Это ты запихал ее сюда, — проворчал Скит, — ты, а не Господь. А я выполнил чертову работенку, скрыв ее от сэра Саймона. Дик Тотсгем подозревает, что и я тут замешан, и не одобряет этого, хотя под конец поверил мне на слово. Мне пришлось пообещать приволочь тебя назад за твой паскудный загривок. Но я тебя не видел, Том.

— Мне очень жаль, Уилл, — снова проговорил Томас.

— Еще бы не жаль, — сказал Скит.

Он втайне гордился, что ему удалось так ловко уладить устроенный Томасом кавардак. Сэма и Джейка сэр Саймон и его выживший латник не видели, и им ничего не грозило; Томас оказался в бегах, а Жанетту удалось благополучно вывезти из Ла-Рош-Дерьена, прежде чем сэр Саймон успел превратить ее жизнь в ад.

— Она едет в Гингам, — продолжал Скит, — и я выделил дюжину солдат проводить ее. Одному Богу известно, с уважением ли отнесется враг к их белому флагу. Будь у меня хоть капелька чертова здравого смысла, я бы содрал с тебя живого кожу и сделал из нее чехол для лука.

— Да, Уилл, — кротко проговорил Томас.

— Не говори мне это чертово «Да, Уилл», — сказал Скит. — Что ты собираешься делать в эти последние несколько дней своей никчемной жизни?

— Не знаю.

Скит фыркнул.

— Ты бы мог для начала повзрослеть, хотя на это у тебя, вероятно, мало шансов. Да, парень. — Он сменил тон и заговорил серьезно: — Я взял из сундука твои деньги, они здесь. — Скит протянул Томасу кожаную переметную суму. — А в повозку госпожи я положил три вязанки стрел — тебе хватит, чтобы протянуть несколько дней. Если бы у тебя была хоть капля здравого смысла — я сказал «если бы», — ты отправился бы на юг или на север. Ты мог бы добраться до Гаскони, но это чертовски далеко. Фландрия ближе, и там много английских войск, которые, наверное, примут тебя, если окажутся в отчаянном положении. Таков мой тебе совет, парень. Отправляйся на север и надейся, что сэр Саймон никогда не попадет во Фландрию.

— Спасибо, — сказал Томас.

— Но как ты доберешься до Фландрии? — спросил Скит.

— Пешком?

— Божьи мощи! — воскликнул Уилл. — Да ты просто никчемный червивый кусок вшивого мяса. Идти в такой одежде, да еще с луком, — уж лучше самому перерезать себе горло. Получится быстрее, чем у французов.

— Вот, может пригодиться, — вмешался отец Хобб и протянул Томасу черный узел, который оказался рясой странствующего монаха-доминиканца. — Ты говоришь на латыни, Том, и прекрасно сойдешь за проповедника. Если кто-нибудь начнет допытываться, скажи, что направляешься из Авиньона в Ахен.

Томас поблагодарил его.

— И многие доминиканцы путешествуют с луком? — спросил он.

— Мальчик, — печально проговорил отец Хобб, — я могу расстегнуть тебе штаны и повернуть по ветру, но даже с помощью Всевышнего я не могу за тебя помочиться.

— Другими словами, — сказал Скит, — придумай хоть что-нибудь сам. Ты сам устроил эту свистопляску, Том, так что сам и выпутывайся. Мне нравилось твое общество, парень. Хотя при первой встрече я подумал, что из тебя не будет проку, прок был и есть. Ну, удачи тебе, друг.

Он протянул руку, и Том пожал ее.

— Ты можешь отправиться с графиней в Гингам, — закончил Скит, — а потом найти свой собственный путь, но отец Хобб хочет, чтобы ты сначала спас свою душу, Бог знает зачем.

Отец Хобб слез с коня и провел Томаса в церковь без крыши, где меж плитами зеленела проросшая трава. Он настоял на исповеди, и от слов покаяния Томас ощутил себя несчастным.

Когда все было кончено, отец Хобб вздохнул.

— Ты убил человека, Том, — горестно проговорил он, — а это великий грех.

— Святой отец... — начал Томас.

— Нет, нет, Том, не оправдывайся. Церковь говорит, что убивать в бою — долг воина перед своим господином, но ты убил вне закона. Бедняга оруженосец, он-то чем тебя обидел?

А ведь у него была мать, Том, подумай о ней. Нет, ты тяжко согрешил, и я должен наложить на тебя строгую епитимью. Преклонивший колени Томас взглянул наверх и между редеющими облаками над обгорелыми церковными стенами увидел парящего канюка. Потом отец Хобб подошел ближе и навис над кающимся.

— Я не заставлю тебя бубнить «Отче наш», Том, — сказал он, — а выберу наказание потяжелее. Кое-что очень тяжкое. — Священник возложил руку на голову Томаса. — Твоей епитимьей будет выполнение обещания, данного твоему отцу.

Он помолчал, ожидая ответа, но Томас не двигался, и отец Хобб сердито спросил:

— Ты слышишь?

— Да, святой отец.

— Ты разыщешь копье святого Георгия, Томас, и вернешь в Англию. Таково твое наказание. А теперь, — он перешел на отвратительную латынь, — именем Отца, и Сына, и Святого Духа я отпускаю тебе грехи. — Он сотворил крест. — Не трать свою жизнь попусту, Том.

— Похоже, я уже растратил ее, святой отец.

— Ты еще молод. Так кажется, когда молод. Когда ты молод, жизнь — это сплошная радость или страдание. — Он помог Томасу встать с колен. — Ты ведь не висишь на виселице, верно? Ты жив, Том, и в тебе еще много жизни. — Священник улыбнулся. — У меня такое чувство, что мы еще встретимся.

Томас попрощался с друзьями, и Уилл Скит, забрав коня сэра Саймона Джекилла, повел эллекин на восток. В разоренной деревне остался фургон и его маленький эскорт.

Старшего в эскорте звали Хью Болтби, он был одним из лучших латников Скита и считал, что, скорее всего, встретится с врагом на следующий день, где-нибудь близ Гингама. Ему предстояло передать графиню и скакать обратно к Скиту.

— А тебе бы лучше сменить одежду стрелка, Том, — сказал он.

Томас шагал рядом с фургоном, а конем правил Пьер — старик, которого придавил сэр Саймон. Жанетта не пригласила Томаса внутрь, она делала вид, что его не существует. Но на следующее утро, когда они встали лагерем на заброшенной ферме, графиня рассмеялась, увидев Томаса в наряде странствующего монаха.

— Мне очень жаль, что так получилось, — сказал он.

Жанетта пожала плечами.

— Может быть, оно и к лучшему. Пожалуй, мне стоило отправиться к герцогу Карлу еще прошлой зимой.

— Почему же вы не уехали, моя госпожа?

— Он не всегда был добр ко мне, — задумчиво проговорила она, — но, я думаю, теперь все может быть иначе.

Она убеждала себя, что отношение герцога к ней изменилось благодаря письмам, которые она ему посылала и которые могли ему помочь, когда он поведет свои войска на Ла-Рош-Дерьен. Она надеялась, что герцог примет ее, ведь ей отчаянно была нужна безопасная жизнь для сына, Шарля. Мальчик так радовался приключениям и поездке в тряском скрипучем фургоне. Они вместе начнут новую жизнь в Гингаме. И в Жанетте проснулась вера в эту новую жизнь. Ей пришлось покинуть Ла-Рош-Дерьен в лихорадочной спешке, бросив в повозку только возвращенные доспехи, меч и кое-что из одежды; впрочем, у нее были кое-какие деньги, которые, как подозревал Томас, дал ей Скит. Но настоящие ее надежды были связаны с герцогом Карлом, который наверняка подыщет ей дом и одолжит денег в счет пропавшего оброка из Плабеннека.