Уинстон Грэм - Четыре голубки

Хью остановился и вытер рукой бровь.

— Я счастлив, что ты поплыла со мной. Это ведь Драйден [13] Джон Драйден — английский поэт. Его влияние на современников было настолько велико, что период с 1660 по 1700 год в истории английской литературы принято именовать «веком Драйдена». сказал: «Пусть завтра хоть потоп, я прожил этот день».

— Что ж, такая погода может не простоять долго.

— Дело не в погоде, дорогая Демельза. Есть кое-что еще, о чем бы я хотел тебе сказать.

— Надеюсь, это не то, о чем тебе не следует говорить.

— Это то, о чем бы мне говорить не хотелось, уж поверь.

Демельза посмотрела на него с удивлением, а Хью снова улыбнулся, выпустил из рук весла и посмотрел на свои ладони.

— Удивительно, насколько редко приходится офицерам сидеть на веслах. Когда-то у меня были мозолистые руки, но те времена давно миновали.

— Что ты хотел сказать?

— Как ни печально, я должен сказать тебе, что я не покинул флот на неопределенный срок. Я покинул его навсегда. Меня списали. Иначе меня бы здесь не было. В военное время редко дают отпуск.

— Списали?

— Ну, не как мятежника. Наш корабль можно назвать счастливым. Капитан Грант сделан из того же теста, что Коллингвуд и Нельсон. Но всё же это был своего рода мятеж. По крайней мере, неспособность действовать.

— Неспособность действовать? С твоей стороны? Как такое возможно?

— Твоя недоверчивость греет душу, любовь моя. Что ж, не совсем так, но, как я сказал, это своего рода отказ подчиняться. Всё из-за моих глаз. Раньше они отказывались распознать флаг с двухсот ярдов, а теперь — и с пятидесяти. Прямо как моряки-мятежники, мои глаза не желают подчиняться.

Демельза в недоумении посмотрела на него.

— Хью, прости... Но что ты пытаешься сказать?

Он снова начал грести.

— Я говорю, что не вижу отсюда берег, вот что. Скажи, куда направить лодку.

Демельза по-прежнему молча смотрела на него. Она опустила руки в воду, потом вытащила их, и капли упали рядом на банку.

— Но тебе становилось лучше! Ты так сказал, когда мы впервые встретились.

— Становилось, но потом стало еще хуже. Я ходил к двум специалистам в Лондоне, один из них — корабельный хирург, а другой — частный доктор. Оба пришли к выводу, что ничего нельзя сделать.

День внезапно перестал быть жарким для Демельзы.

— Но даже близорукий может служить на флоте, пусть на берегу или...

— Только не с моим диагнозом. Говорят, что мне осталось недолго.

— Недолго?

— О, всё это обернуто в латынь, как майское дерево ленточками, но из их диагноза ясно, что с глазами у меня что-то не в порядке, и где-то через полгода я последую по стопам Мильтона [14] Джон Мильтон — английский поэт, политический деятель и мыслитель, в конце жизни ослеп. , хотя не обладаю и толикой его таланта.

— Сейчас сезон появления детенышей? — спросил Хью.

— Для этого вида — нет. Тюлени по большей части приносят детенышей в это время, но эти обычно позже, в сентябре или октябре. Так мы подметили. Вообще-то я не очень много о них знаю.

— А сезон спаривания?

— То же самое. Тогда бы наверняка их слышал — они такие шумные.

— Демельза, не смотри так печально, иначе я пожалею, что тебе рассказал.

— Как же я могу смотреть по-другому?

— Может, доктора ошиблись. Они так мало знают. А сегодня такой чудесный день. Вспомни слова Драйдена.

— Тогда почему ты мне сказал? Почему?

— Потому что больше пока никто не знает, даже семья, и мне нужно было кому-то рассказать, а ты мой самый близкий друг.

Демельза заметила скрытое напряжение в его добродушно-насмешливом тоне.

— Это всё усложнило.

— Расскажи мне больше о пещере.

— Она вон там. Не больше чем в четверти мили. Греби левым веслом. Это большая пещера. Раньше туда сливала воды шахта, но она закрыта уже больше полувека. Чуть позже скалы будут просто усеяны тюленями. Сейчас, если повезет, увидим нескольких.

— Прошу тебя, я уже жалею, что рассказал.

— А ты рассчитывал, что я обрадуюсь или буду вести себя как ни в чем не бывало?

— Нет... Прости. Было эгоистично не понимать, что это для тебя значит. Я... очень польщен.

— Не стоит. В том, что я расстроилась, нет ничего лестного.

Хью перестал грести и глубоко вздохнул.

— Вот как... Но это не должно испортить сегодняшний день. Разумеется, мне следовало всё тебе написать. Но посмотри на меня... Послушай меня.

— Что ж... — Демельза подняла взгляд.

— Мы живем в нестабильном мире, — мягко произнес он. — Полноценная жизнь так коротка. Завтра могут высадиться французы или голландцы и будут опустошать всё вокруг, убивать и жечь. Через неделю какой-нибудь корабль в Плимуте или Фалмуте может привезти холеру. Или оспу. Полгода! Даже если они не ошиблись, у меня есть полгода. Представь, если бы мятежникам, которые сейчас ожидают приговора, дали бы полгода жизни и веселья? «Пусть завтра хоть потоп, я прожил этот день». Неужели я не убедил тебя забыть мои слова или хотя бы не обращать на них внимания?

— Это легче сказать, чем сделать.

— Улыбнись, прошу тебя. Когда я впервые тебя увидел, ты не улыбалась в течение всего обеда, пока мы не спустились к озеру. А потом как будто просыпались бриллианты.

— Ох, что за вздор, Хью.

— Прошу тебя. Одну улыбочку. Я не стану грести, пока ты не улыбнешься.

— Я и сама могу грести, — ответила Демельза.

— Это будет мятеж в открытом море, а у меня нет подходящей реи.

Демельза неуверенно улыбнулась, и Хью радостно вскрикнул.

— Тише! — сказала она. — Ты их вспугнешь. Они такие пугливые, так что можно ни одного не увидеть после стольких трудов.

— Тюленей? Ах, ну да, мы же на них приплыли посмотреть.

Он снова начал грести в сторону утесов.

Солнце стояло над головой, и тени стали совсем короткими. Скалы возвышались под таким углом, что солнце освещало всю выходящую к морю сторону, и даже находясь в десяти футах от утесов, лодка была полностью на солнце. Демельза снова захотела сесть на весла, потому что она знала, как подойти к пещере и не побеспокоить животных. Но Хью греб сам. По мере их приближения со скал спрыгнуло с десяток крупных самок.

На скалах у входа в пещеру лежало потерпевшее крушение судно. Большая часть давно развалилась, но нос и отдельные балки корпуса до сих пор сохранились в тех местах, куда не обрушивались волны, и с них свисали водоросли, как саван с покойника. Рядом находилась полоска мелкого песка длиной не больше тридцати футов с обрывистыми берегами.

Они услышали громкие крики тюленей, а время от времени раздавалось странное постанывание, как будто человеческое, словно в пещере скрывались давно утонувшие моряки. Здесь, несмотря на прекрасную погоду, было четко видно, как море поднимается и опадает, это были даже не волны, а дыхание океана.