Александр Прозоров - Соломея и Кудеяр

– Вот и я, Андрей! Сказывай!

Она была ярко, ослепительно рыжей! И ослепительно молода. Легкая вуаль почти не скрывала пышной шапки длинных кудрей. Тонкие алые губы, большие голубые глаза, точеный носик и такие же изящные уши с рубиновыми серьгами, чистая белая кожа. Сарафан из серого бархата украшали полоски песцового меха на плечах, а от высокой груди к поясу, резко сужаясь, шла парчовая вставка – отчего и без того тонкая талия казалась и вовсе осиной.

– Хочу представить тебе, брат, княжну Глинскую, Елену Васильевну, – приподнялся с ковра князь Старицкий.

– Да, это я! – с усмешкой подтвердила девушка, чуть вскинув точеный подбородок, и повела им в сторону. На лебединой шее зазолотился под солнцем тонкий пушок.

– Это брат мой, Василий Иванович, государь всея Руси.

– Владыка величайший, вельми польщена встречей. – Девушка кивнула, повернулась к Великому князю спиной и легко взметнулась обратно в седло.

– Ты куда?! – растерялся князь Старицкий.

– Туда! – звонко рассмеявшись, махнула рукой вперед княжна.

– Нешто на охоте не желаешь развлечься?

– Нешто это охота?! – свысока фыркнула девушка. – Охота с собаками должна быть, с трубами, лаем, погоней, и чтобы дичь рукою своею ощущать, как на рогатину насаживаешь! Это же у вас баловство пустое, птички-невелички. Ха!

Серая лошадь сорвалась с места в карьер, выбивая копытами из мерзлой земли белые осколки.

– Это что еще за смутьянка? – поднялся на ноги Великий князь, глядя гостье вслед.

Еще никогда в жизни от него, повелителя половины мира, всесильного государя, не отмахивались с такой легкостью! Да и внешность девицы была таковой, что так сразу не забудешь.

– Литвинка. Сирота, – пояснил Андрей Иванович. – Отец ее еще пятнадцать лет тому преставился, дядя пять лет у тебя в застенках томится, мать вовсе невесть где. Так что ныне старшая в роду. Вот и буянит. Никакого мне с ней сладу! – Князь Старицкий повернулся к гостю: – Но ведь хороша, брат! Согласись, диво как хороша. Она ведь еще и чингизидка по отцу! Видел, глаза какие большие? Кожа белая, волосы рыжие. Издалече породу видать, не ошибешься!

– Сирота, стало быть, неприкаянная, – согласно кивнул Великий князь. – Нищая, как церковная мышь, княгиня из рода изгнанников. Но, похоже, при твоем дворе неплохо прижилась и по имени тебя называет!

– Брат мой… – Князь Старицкий облизнул отчего-то пересохшие губы. – Не так я полагал разговор сей начать, но раз уж ты спросил… Ты токмо выслушай, перебивать и гневаться не спеши… В общем… – Андрей Иванович широко перекрестился и поклонился государю: – Что хочешь, проси, брат! Клятву любую принесу, от рода-племени отрекусь али из земель твоих съеду… Все, что токмо пожелаешь! Но только жениться дозволь…

– Ах во-о-от оно что… – сообразил Великий князь и решительно отрезал: – Нет!

– Вон пошли!!! – что есть мочи рявкнул на слуг и свиту Андрей Иванович, встал перед братом и взмолился: – Василий, о милости прошу! Не вернутся ведь годы, откатится для нас с тобой время, и Елена ждать перемены уж не станет! Уйдет, ускачет, навеки упущу…

– Нет!

– Да постой же, Василий, дай вымолвиться! – рубанул воздух ладонью князь Старицкий. – Договорить позволь, опосля поносить и карать начинай! Договорить позволь, хорошо? Не как к брату, как к государю всех земель русских к тебе обращаюсь! Ради матери, ради отца нашего молю!

– Ладно, Андрей, – глянул куда-то через плечо брата Василий, – ради родителей наших покойных потерплю речи твои, о сути каковых и без того догадываюсь. Говори!

– Токмо дослушай, молю! – опять облизнулся Андрей Иванович. – Не о себе пекусь, о роде нашем и державе отчей, тебе оставленной. Я на одиннадцать лет тебя младше, брат. Но тоже давно не мальчик. Тебе сорок шесть, мне тридцать пять. Двое братьев наших уж преставились, Юрий в будущем своем отчаялся. Лишь во мне надежда осталась. Дай бог тебе лета долгие, брат, но даже ты не вечен. Что потом? В мире лучшем отца увидишь – как сотворенное тобою оправдаешь? Я по старшинству трон твой, понятно, займу, да ведь стариком уже сухим стану. Ты вон здоров и еще лет тридцать править продолжишь с легкостью! А потом? У тебя детей нет и не станет уже, сухая твоя Соломония… И нечего зубами от гнева скрипеть! Окромя меня, брата твоего, правды тебе сказать некому! Коли за двадцать лет чада не принесла, то, стало быть, и не будет! И потом что? Я для детородства тоже староват буду, как запреты твои кончатся. Что тогда?! Трон Шуйским подаришь?! Готов ты отцу нашему на небе рассказать, как руками своими державу ненавистникам извечным подарил?

– Все в руках божьих! – ледяным тоном ответил государь. – Но воля моя прежней остается! Покуда наследник у меня не родится, вам тоже детей не иметь! Старшинство в роду нашем за моей семьей навсегда останется!

– Ты не понимаешь, брат! – схватился за виски Андрей Иванович. – Боги небесные возможность нам редкостную даруют не половиной, всем миром овладеть! Ты у астролога собственного, Васьки Немчина, спроси! По просьбе моей он гороскоп на Елену составлял, гадал, кости бросал, через тень ее волю лил, книги Сивилиные листал. Твой, брат, прорицатель, не мой вовсе! К нему, как к лучшему, обратился! И сказывал мне сей Немчин, что по всему выходит, два сына у Елены, княжны Глинской, родятся. Один слаб душой и телом, другой волей и силой двоих будет стоить, а славой своей и деяниями даже прапрапрадеда, царя Чингиса, зело превзойдет! Ты понимаешь, брат? Чрево девы сей наш род, твой и мой, возвысят! Державу отчую! Нельзя упускать ее, никак нельзя. Умчится бесовка литовская, иного мужа найдет. И сын ее не правителем, а ворогом земли русской станет! Дозволь мне жениться на ней, брат, и дело великое сотворишь! На твою власть, твое правление покушаться у меня даже в потаенных мыслях нет! Дождусь часа свого в служении честном твоему величию. А как час придет, так, глядишь, хоть и старцем дряхлым стану, да не без потомка. Не о себе, о роде нашем с тобой, о семье нашей, державе нашей беспокоюсь!

– Складно сказываешь, брат, – ответил Великий князь. – Да токмо первыми ни тебе, ни детям твоим не бывать! Только от семени моего сыновьям! В усадьбу поехали, Андрей. Наскучила мне охота.

– Как прикажешь, государь, – склонил голову младший из семьи. – Дозволь вперед поскакать, дабы убедиться, что к приезду твоему все готово.

Не дожидаясь ответа, князь Старицкий махнул рукой сокольничему, выхаживающему уставших от бешеной скачки скакунов, поднялся в седло и умчался вдоль реки.

Попытка примирения закончилась у братьев новой размолвкой.

Княжеские хоромы в Старице мало чем отличались от сотен дворцов, что стояли чуть не во всех крупных русских городах: высокая каменная подклеть, два бревенчатых этажа над нею и ведущее прямо ко второму жилью высокое крытое крыльцо. Как это часто бывало, две стены княжеского дома одновременно являлись и внешней стеной крепости – но убранству или повседневной жизни это ничуть не мешало. Ведь войны накатываются, по счастью, раз в поколение, а то и реже, и в таковые дни комнаты можно расчистить, скатать ковры, запереть сундуки, поднять кровати, сдернуть занавески, убрать слюдяные рамы – и станет светелка девичья али горница боярская боевой площадкой с бойницами, надежным укрытием и кровом сразу для многих стрельцов.