Александр Прозоров - Соломея и Кудеяр

– Ага! – обрадовалась девушка, оттолкнулась от перил, подошла ближе: – Зачем ты носишь эту бороду, государь? Она с проседью и как у всех. Ты же витязь, могуч и статен! Право слово, борода сия тебя лет на двадцать старит! Без нее куда моложе Андрея смотрелся бы! Истинно принц!

– Что за мужчина без бороды?

– А что за девушка без ног? – усмехнулась княжна, чуть отступила: – Вот юбки мои, ничего интересного. Но если чуть приподнять, приподнять… – Край подола приподнялся выше щиколотки и тут же упал назад. – Уже интересно всем сразу, да? Вот и с бородой так же. Смотришь на нее и видишь токмо, какая колючая она, коли тронуть. А если сбрить, то уже и губы открыты, и подбородок гладкий. И не боязно уже колючек, а прикоснуться для поцелуя хочется. Видишь кожу открытую, и чудится, как подбородком гладким сим тебе по телу скользят, теплым и шелковистым… – Она резко выдохнула, передернула плечами, крутанулась.

И Великий князь тоже ярко ощутил, как скользнул бы его подбородок по нежным плечам юной красавицы, как касаются губы алых горячих губ, как сжимают ладони тугие бедра…

– Государь, а можно скажу я князю Старицкому, что извинилась, а? – качнулась вперед рыжая княжна, почти коснувшись лицом лица государя, глядя ему глаза в глаза. – Ты ведь на меня не сердишься?

Ее дыхание повеяло теплым липовым медом. Оно грело, как солнце на лугу, сладко растекаясь по телу… И Василий кивнул:

– Скажи…

– Ура! – Она опять качнулась – губы оказались совсем рядом, – отпрянула и побежала по гульбищу. Крутанулась, махнув рукой: – Я твоя должница, великий государь!

Великий князь отступил в глубину горницы, в задумчивости сложил ладони перед лицом. Потом хлопнул в них и громко распорядился:

– Перо и бумагу!

Начертание записки в четыре строки заняло всего ничего. Государь скрутил ее в тугой свиток, передал подьячему:

– С самым быстрым гонцом в Москву отправь, боярин, астрологу ученому Василию Немчину! Пусть ответа дождется и с ним стремглав обратно!

– Будет исполнено, государь! – поклонился тот и метнулся к двери.

– А ты, боярин, – встал перед рындой Великий князь, – ступай к Андрею Ивановичу да передай, дескать, государь о кабане обещанном интересуется. Он на охоту меня звал али в четырех стенах держать?

Посыльный вернулся уже через пять дней, честно заслужив за скорость серебряный рубль и благодарность. Василий торопливо развернул свиток, быстро прокрутил расчерченные линиями поверх зодиакальных знаков круги, в которых все равно ничего не понимал, уведомления и отсылки к ученым книгам, добравшись до самых последних строк.

«… а родит она во браке своем токмо двух мальчиков. Единого слабого духом и телом, другого же за двоих и того и иного имеющего. И достигнет то чадо в деяниях ратных и державных высот таковых, что затмит всех предков славных обоих своих родителей …»

Государь опустил грамоту, прикусил губу. Качнул головой и прошептал:

– Нет, Андрюша. Не бывать тебе первому в роду. Не бывать…

– Ты что-то сказал, государь? – не разобрал его шепота слуга.

– Боярина Нищина позови! – громко ответил Великий князь. – С тазом и бритвою! Желаю перед пиром вечерним голову побрить, ибо ощетинилась изрядно. И бороду постылую мою тоже пускай снесет. Надоела!

20 июня 1525 года

Город Вязьма, воеводская изба

Если в сечах и ратных походах дядька Кудеяр всегда был рядом с воспитанником, ездя стремя в стремя по правую руку, то в делах строительных советов давать и не пытался. Не понимал он ничего в крепостных хитростях, не его стезей бойницы, валы и ворота являлись. Вот чисто поле – это да! А взаперти под стрелами сидеть, корзины с мясом вяленым пересчитывать – ну разве это война?

Однако за пятнадцать лет службы повседневной рядом с Иваном Федоровичем Кудеяр уже и не задумывался как-то – надобен он при деле али нет? Дело дядьки – учить в дни мирные, прикрывать в сечах кровавых да советы, коли надобно, давать, за спиной неприметно стоя. И то, что чадо, ему когда-то порученное, уж давно на полголовы выше ростом вымахало, бороду курчавую опустило и тридцать лет вскорости отметит – что сие меняло?

Князь тоже не представлял себя без постоянно скачущего рядом, бывалого боярского сына, готового прикрыть собой в бою, намять бока в учебном поединке, шепнуть хорошую мысль, а то и отдать приказ важный от его имени. Так что в Вязьму, которую надобно было укреплять перед неизбежными войнами с Литвой, он Кудеяра призвал без колебаний. По уму, так и не нужен – все едино правильно стены для огненного боя ровнять он не умел, ан все едино без дядьки Иван Федорович ощущал себя – как без пальца на руке. Вроде как обойтись и можно – да не хватает.

Вот и сейчас – воевода в одной лишь полотняной рубахе и тафье на бритой голове сидел за столом и просматривал сказки с отчетами о расходах на возведение стен и доставку камня под засыпку, а Кудеяр в синей атласной косоворотке маялся у окна, тщательно правя клинок любимого топорика. Но ни князь боярского сына никуда не отпускал, ни сам тот к делам насущным не отпрашивался.

– Все воруют, все воруют… – положил два свитка рядом друг с другом князь. – Груз один, место одно, а цену пишут разную!

– Одного повесить, прочим неповадно будет, – предложил дядька.

– Одного повесить, прочие разбегутся, – ответил Иван Федорович. – Твердыню же надобно до сухих дорог на ворота крепкие запереть.

– Выпороть? – умерил кровожадность боярский сын.

– Оштрафовать, – решил воевода. – Сие купцам страшнее виселицы.

– Отрубить мошну, – взвесил в руке топорик Кудеяр.

– Именно… – отложил свитки князь и потянулся, встал. – Айда, дядька, подеремся? Обрыдло!

Годы сделали его крупнее, наградили русыми усами и бородой – однако тело наследника трех княжеских ветвей оставалось все столь же мускулистым, поджарым в животе и широким в плечах. Жизнь в седле, отдых с саблей али рогатиной в руке, частые встречи со смертью превратили костлявого мальчишку в ловкого, сильного и волевого хищника, и этот волчий нрав постоянно горел в его взоре.

Волку же, дело известное, бумажки перебирать тоскливо.

– Айда! – с готовностью согласился Кудеяр, но тут дверь открылась, в светелку вошел боярин в запылившемся кафтане, поклонился, раскрыл висящую через плечо сумку, выложил на стол с десяток свитков, снова поклонился:

– Послезавтра обратно поскачу, княже. Ныне, прошу прощения, прочие письма передать должен.

– Да, я отпишусь, – согласно кивнул Иван Федорович. Быстро перебрал грамоты. При виде одной удивленно вскинул брови, глянул на печать, сломал, развернул, просмотрел. Поднял расширившиеся глаза на дядьку.