Александр Прозоров - Соломея и Кудеяр

Очередная излучина – всадники перемахнули мельничную запруду, взлетев на полсажени, развернулись на просторном пруду в цепь. И почти сразу из зарослей на лед стали выскакивать спугнутые из зарослей звери – зайцы, косули, лисы. С треском проломил стену ветвей крупный матерый секач.

– Вепрь мой! – крикнул Василий Иванович, опустил пику, пришпоривая и без того уставшего коня.

Крупный кабан, выше стремени в холке, тоже развернулся, звериным чутьем определив главного врага, и решительно ринулся на охотника, опустив вооруженную длинными клыками морду.

Бояре разъехались в стороны, пиками и луками выбивая самых крупных косых и оленей, – лис, не закончивших линьку, трогать не стали. Великий князь налетел на зверя, нацелив копье ему в голову, но… Но промахнулся всего на вершок – и наконечник не вонзился в тушу, а скользнул вдоль тела, по сросшимся в прочный панцирь ребрам, оставляя за собой глубокую кровавую борозду. Вепрь промчался под брюхо скакуна, тяжелой тушей снося тонкие лошадиные ноги, – конь рухнул вперед через голову, всадник покатился по льду. Кабан развернулся, ринулся вперед.

– Государя спасайте!!! – послышалось сразу несколько голосов, но было уже поздно. Секач налетел, ударил – Великий князь, привстав, левой рукой ухватился прямо за клык, закручивая мимо себя, правой выхватил косарь и с короткого замаха вонзил зверю в бок на всю длину клинка, до рукояти!

Кабан, еще не понимая, что он уже мертв, еще два раза крутанул охотника по льду и завалился к его сапогам.

Василий Иванович выдернул длинный нож, поцеловал лезвие:

– Третий раз клинок выручает! Помнится, у Рогачева точно так же литвина я на него насадил. Панцирь, ровно масло теплое, проколол…

– Вася!!! – спорхнув с седла, кинулась ему на шею раскрасневшаяся жена. – Ты великан! Ты храбрец! Ты мой витязь! – Елена Васильевна крепко расцеловала мужа. – Как ты его! Ножом! У меня прямо сердце замерло!

– Будет у нас сегодня окорок на ужин, любая моя, – обнял ее государь. – Славен зверь в лесах Волоколамских! Не бежит, насмерть бьется! Кравчий, вина! За храбрость прямо сейчас выпить желаю!

Сразившийся с государем кабан стал главным героем и главным блюдом на случившемся вечером в Волоколамской крепости пиру, с которого Елена Васильевна утянула мужа задолго до его окончания. Жадно прильнула к губам, едва они вошли в опочивальню.

– Как ты был красив! – зашептала она, торопливо распуская завязки. – Просто великолепен! Во мне все загорелось прямо, как я такого мужа себе, в себя захотела!

– Я и так твой муж, Елена! – рассмеялся Великий князь.

– Докажи! – Женщина наконец справилась с утягивающими сарафан шнурками, стряхнула одежду и переступила, чистая, как морозное небо, белая, как снег, и горячая, как солнце. Расстегнула мужу пояс, швырнула в сторону.

Василий стал целовать столь близкие и доступные плечи, а жена скинула с него кафтан, развязала шаровары, стянула рубаху…

– Ой, что это?! – На левом боку мужчины темнело продолговатое пятно с большой палец размером, от которого тянулась вниз тонкая кровавая струйка.

– Задел, похоже, кабан-то, – пожал плечами Великий князь. – А я думал, синяк.

Он взял рубаху, стер кровь:

– Все едино теперь испорчена… – отшвырнул и привлек к себе прекрасную, как весна, супругу.

Ночь была сказочной – страстной, долгой, сладкой. Вот только в утреннем свете Елена Васильевна обнаружила, что и постель, и она сама – все покрыто кровавыми пятнами. Оставленная кабаном рана к утру так и не закрылась.

– Знахарь нужен, – с тревогой сказала она. – Так быть не должно.

– Нельзя знахаря, митрополит Даниил ругаться станет. Епитимью наложит. Сто поклонов на две недели… Ну его, так зарастет, – отмахнулся государь. – Первая рана моя, что ли? На охоту лучше поскакали!

Новый день оказался столь же удачным, как и предыдущий: Великий князь взял на пику крупного лося и еще одного кабанчика. Вот только вечером оказалось, что рана все еще открыта, крови стало течь больше, да еще и с гноем.

Утром государь уже был горячим, рана же почернела, и чернота эта, подобно паутине, расползалась в стороны.

– Пиши в Москву. – Василий был в сознании и распоряжался спокойно, словно все это происходило не с ним, а с кем-то другим. – Дьяков всех и Думу боярскую, кого гонцы застанут, сюда немедля! И митрополита.

– Зачем? Не пугай меня, любый! – сжала его руку Великая княгиня.

– Это Антонов огонь, – покачал головой государь. – Через несколько дней я умру, а сделать надобно много. Торопись! Отсылай гонцов, сюда же писаря пришли. Духовную надобно составить.

– В Москве лекари есть! Персидские, самаркандские, басурманские. Они тебя исцелят!

– Елена, Антонов огонь не лечится, – улыбнулся ей муж. – Смирись.

Однако Великая княгиня все же настояла на своем – Василия повезли в столицу.

Не добрался государь до дома совсем немного. В селе Воробьево, всего в нескольких верстах от Кремля, нанесенная волоколамским кабаном маленькая ранка победила правителя самой великой и могучей державы обитаемого мира – Великий князь Василий Иванович навсегда закрыл глаза.

Последние дни земного существования он был занят не оплакиванием своей судьбы и не попытками урвать от жизни еще хоть день – а делами державными. Написал духовную, составил опекунский совет для своего сына и слишком молодой для обрушившейся на нее тяжести вдовы, отдал последние распоряжения о переговорах с Литвой и принял схиму, покинув грешный мир под именем инока Варлаама.

Князь Овчина-Телепнев-Оболенский в эти дни тоже мчался в загонной охоте. Вот только гнала его сотня вовсе не лесного зверя, а степного, жадного и хищного. Пришли в Стародуб, в котором Иван Федорович порубежным воеводой сидел, известия, что татары деревни вдоль Титвы грабят. Странно, что зимой сие случилось – но всякое бывает. Тут не думать надобно, а бить сразу, дабы вперед неповадно было. Знамо, князь тут же поднял в седло бояр, что ближе были, – и помчался ворогов ловить.

Рассыпавшись по дорогам дозорами по два десятка воинов, сотня прочесывала луга и перелески, на рысях двигаясь на юго-запад.

Повезло воеводе – вскоре после полудня его небольшой отряд заметил обоз, помчался к нему. Татары, заметив порубежников, добычу тут же бросили, прыгнули все в седла и бросились тикать. Бояре с веселым посвистом погнались следом, очень надеясь на то, что степные лошади устанут раньше застоявшихся русских скакунов.

Примерно с три версты расстояние держалось примерно одним и тем же – потом стало потихоньку сокращаться.

– Попались, тати! – довольно захохотал князь Овчина, удобнее перехватывая рогатину. – Хватит землю топтать, набегались!