Дора Брегова - Дорога исканий. Молодость Достоевского

Знал об этом и Чермак. Разумеется, он не желал терпеть никаких материальных убытков; к тому же пребывание в пансионе незаконного сына, да еще сына мужички, должно было отрицательно отразиться на его репутации. Пока граф был жив, никто не посмел бы и заикнуться об этом, а сейчас его мог упрекнуть каждый, и прежде всего враги — владельцы конкурирующих пансионов. Но, с другой стороны, мальчик обладал большими способностями и располагал к себе всех воспитанников, так что исключение из-за денег за каких-нибудь несколько месяцев до конца курса могло вызвать общее неудовольствие и нежелательные пересуды.

Сам Филя за последнее время резко изменился. Поняв ложность своего положения, не зная, что ждет его в недалеком будущем, он ходил как в воду опущенный. И куда девался его легендарный богатырский сон? Теперь он просыпался одним из первых и долго лежал с открытыми глазами, обдумывая свою горькую судьбу. Уж лучше бы не учили, лучше бы он не представлял себе иной участи, чем та, которая ожидает каждого дворового мальчишку. Ведь тогда он, наверное, был бы доволен ею!

Однажды братья Достоевские, с разрешения родителей, пригласили его к себе на воскресенье. Уже в субботу с утра все трое то и дело нетерпеливо поглядывали в окно классной комнаты. Знакомая карета с Григорием Савельевым на козлах подъехала к обеду, и с этой минуты уроки уже не шли на ум; все делалось наспех, кое-как, с мыслью поскорее освободиться и, забравшись в карету, умчаться домой.

А дома уже ждал тщательно накрытый стол, тотчас по приезде мальчиков все сели обедать — и приехавшая из своего пансиона при лютеранской церкви Варенька, хорошенькая двенадцатилетняя девочка с огромной косой, послушная и скромная, и Андрюша, с восторженной любовью заглядывающий братьям в лицо, и шестилетняя Верочка, такая важная и смешная… Не успели еще приступить к еде, как начались бесконечные расспросы, рассказы…

После того как братья честно отрапортовали о своих успехах и неудачах, Михаил Андреевич обратился к Филе:

— Ну, а вы, молодой человек, чем порадовали в минувшую неделю своих учителей и близких?

Приободренный чарующей улыбкой Марии Федоровны, стремившейся смягчить некоторую официальность мужа, Филя заговорил свободно и без всякой рисовка, — так выяснилось, что в эту неделю он перещеголял братьев. Досадливо нахмурился. Но складка на его лбу совершенно изгладилась, когда начались бесконечные рассказы о пансионских шалостях. Всем своим видом он выражал твердую уверенность в том, что его дети непричастны, не могут быть причастны к таким делам; и гордо посматривал на остальных членов семейства.

Михаил Андреевич нисколько не сомневался: сыновья совершенно откровенно рассказывают ему обо всем, что происходит в пансионе. Между тем Федя и Миша уже хорошо знали, о чем можно говорить и о чем следует умолчать. Разумеется, они не сказали ни слова о том, что в третьем классе при осмотре классных книг (что делалось довольно часто, и за помарки и порванные листы ученики подвергались легкому наказанию) был обнаружен листок с нехорошими, бранными словами, или что кое-кто из воспитанников переписывал и заучивал нехорошие стихи. Но не только об этом. История с «Литературными мечтаниями» послужила для мальчиков важным предостережением, и теперь они, не сговариваясь, умолчали как раз о том, что их больше всего взволновало: о тех новых замечательных стихах неизвестного автора, которые словно невзначай обмолвился на последнем уроке Незнамов.

Вечером Федя, Миша и Варенька занимались с Андрюшей — по поручению отца общими силами готовили его к поступлению в пансион. Миша взял на себя арифметику и географию и строго, без малейшей поблажки, «принимал» работу Андрюши за неделю. Федя, занимавшийся с братом историей и русской грамматикой, был менее строг и порой, воодушевившись, сам подсказывал брату ответ. Варенька обучала Андрюшу французскому языку. На занятия с братом уходило много драгоценного отпускного времени, но дети не жалели о нем. А к Филе, чтобы не скучал, пристроили маленькую Верочку, и она добросовестно развлекала гостя.

На следующий день, в воскресенье, Марию Федоровну с утра навестила Ольга Дмитриевна Умнова. Ее, как обычно, сопровождал сын. В первую же благоприятную минуту Ваня выскользнул из гостиной и прошел к мальчикам в зал. Те сидели за развернутым ломберным столом и читали. Миша в который раз перечитывал своего излюбленного Жуковского, перед Федей лежал вышедший год тому назад исторический роман Вельмонта «Кощей Бессмертный», Филя наслаждался сказкой Ершова «Конек-Горбунок» — об этой сказке братья впервые услышали от Вани и только недавно достали ее рукописный текст.

— Вот и Ваня, — сказал Миша и отложил книгу. — Там гимназисты такое выделывают, не чета нашим, — добавил он, обращаясь к Филе. — Вот сейчас мы от Вани все узнаем.

— Ну как там? — подхватил Федя. — Опять наказывали?

В прошлое воскресенье Ваня рассказывал о телесных наказаниях в гимназии и о протесте, заявленном гимназическому начальству некоторыми родителями.

— Конечно, наказывали, — отвечал Ваня. — А что я вам расскажу? Один наш гимназист у старшего брата подсмотрел, а потом списал. Вот послушайте.

И он с воодушевлением прочел отрывки из сатиры Воейкова «Дом сумасшедших». Мальчики жадно слушали.

— Не, до чего же здорово! — с восторгом заметил Миша. — Как это он там?.. Ну-ка еще раз… про Жуковского!

Вот Жуковский: в саван длинный

Скутан, лапочки крестом;

Ноги вытянуты чинно,

Черта дразнит языком;

Видеть ведьм воображает;

То глазком им подмигнет,

И кадит, и отпевает,

И трезвонит, и ревет… —

послушно повторил Ваня.

Миша снова от души рассмеялся.

— Да ведь это же твой кумир, как же ты? — с недоумением спросил Федя.

— Ну, а что ж поделаешь, ежели смешно?

— Одно другого не касается, — поддержал его Федя. — Даже если бы против Пушкина было так сказано, я бы тоже не рассердился, а ведь за Пушкина я, сам знаешь, с кем хочешь в драку полезу!

Заговорившись, они не заметили, как в приоткрытую дверь вошел Михаил Андреевич.

— За что же это ты, дружок мой, драться собираешься? — спросил он с не предвещавшей добра улыбкой.

— За Пушкина!

— А не думаешь ли ты, что господин Пушкин и сам за себя подраться сумеет?

— Ах, папенька, мы совсем не о том! Тут, видите ли, господин Воейков стихотворение написал, «Дом сумасшедших» называется…

— «Дом сумасшедших»? А ну, скажите-ка!

Ванечка хотел было снова прочесть поэму, но Федя остановил его:

— Погоди, дай я… что запомнил.

И он, почти не сбиваясь, прочел несколько строф.

По мере чтения лицо Михаила Андреевича все более вытягивалось и мрачнело. Увлекшись, Федя не замечал этого и, лишь закончив чтение, поразился наступившей зловещей тишине. Со страхом взглянул он на отца.