Михаил Шатров - Февраль: Роман-хроника в документах и монологах

В то утро все наши секретные сотрудники были при деле — брали по спискам главарей. А я вроде как на вольном поиске был — за членом ПК большевиков Скороходовым... Я его сразу опознал, приметы точные были, и повел до самого Большого Сампсониевского.

Вы никогда в наружном наблюдении не работали? Так я скажу вам — интересное дело... Как на охоте... Этот Скороходов тоже, видно, стреляный, тертый калач. Другой бы, не я, наверняка его упустил, а от меня не уйдешь... Опыт... Да и район тот знал — ночью пройду, ни один угол не задену! Так я его до дома 16 и довел.

Что делать? Размышляю... И вдруг нате: в соседнем дворе наша засада — жандармский офицер с какими-то солдатами. Докладываю, а офицер усмехается: без тебя знаем... И не один там твой, а вся верхушка большевиков. Будем брать... Тут-то я и смекнул насчет «нашего человека», а офицеру говорю: рано, мол, пусть мышеловка полная набьется...

— Если ждать,— отвечает он,— так эти разбегутся,— и на солдат кивает.

Посмотрел я на них: видно, из выздоравливающих фронтовиков... С непривычки вроде как стыдятся, друг за дружку прячутся, в глаза не глядят... Вот она, «экономия», как обернулась... На такое дело только со штатными сотрудниками ходить надо, а не с такими... Разве это охрана?

Пошли брать... Стучим... «Кто?» — «Телеграмма». За дверью молчат... Не дай бог, уйдут... Мигом высадили дверь... «Руки вверх!» В общем все, как положено. Оказалось их только четверо. Тепленьких взяли. Я сразу лонял, что не вся это верХушка, не вся... да помалкивал. За эту операцию обещаны мне были серебряный портсигар от самого господина Глобачева, да не пришлось...

СКОРОХОДОВ. Утром 26 февраля должен был собраться ПК и представители от районов. Выбрали квартиру Куклина на Большом Сампсониевском, 16. Мы уже сидели за столом — я, Куклин, Эйзеншмидт и Винокуров, когда раздался звонок в дверь. «Кто?» — спросила жена Куклина. «Телеграмма».

«Ну,— думаю,— попали...» Двери вмиг сорвали с петель, вломились сразу человек десять солдат и охранка. «Руки вверх, не двигаться, обыскать!» Все наши ребята опытные, так что ищи не ищи, ни оружия, ни бумаг, за это я был спокоен. Свербило только одно: кто выдал?

Когда нас выводили, смотрим, полиции и солдат нагнали человек 20. Собралась и толпа любопытствующих. В ней мы заметили Свешникова, Павлова, Лобова, Нарчука, Озола и еще кое-кого из наших. Видимо, вовремя увидели солдат и в дом не вошли, иначе бы их взяли. Впрочем, для полиции и так улов неплохой — три члена ПК.

«Его высокопревосходительству господину министру внутренних дел. Утром 26 февраля по Вашему указанию произведено изъятие согласно просмотренным Вами спискам. Арестована верхушка петроградских большевиков, среди которых Скороходов, Винокуров, Эйзеншмидт, Куклин, а также небезызвестные А. И. Ульянова и Е. Д. Стасова. Арестована и группа меньшевистских лидеров, концентрировавшихся вокруг Центрального военно-промышленного комитета, в том числе небезызвестный Гвоздев и другие лица. Всего арестовано 171.

Глобачев. Начальник отделения по охранению общественной безопасности и порядка в столице».

Александр Гаврилович Шляпников, 32 года, токарь, в большевистской партии состоял с 1901 года. В феврале 1917 года — член Русского бюро ЦК, затем — Петербургского комитета РСДРП(б). После Октября вошел в Совет Народных Комиссаров в качестве наркома труда, позднее — на профсоюзной и хозяйственной работе . В 1920—1922 годах — лидер группы «рабочая оппозиция». В 30-е годы репрессирован . Реабилитирован посмертно .

ШЛЯПНИКОВ. Двадцать шестое февраля был день праздничный, воскресный. С самого раннего утра рабочие кварталы столицы были переполнены празднично одетыми группами рабочих. Всюду господствовало оживление и боевое, антиправительственное возбуждение. Из рабочих кварталов тянулись людские потоки к центру города. Улицы, переулки, ведущие туда, были заняты усиленными нарядами полиции и воинских частей. Мосты, тропинки через замерзшую Неву и каналы, проложенные ногами экономных пешеходов, также были под зоркой охраной и наблюдением. «Дальше нельзя!», «Переходить запрещено!», «Назад!» — раздавалось при первой попытке пройти «нормальными» путями в центр города.

Но все эти усиленные кордоны, солдаты, стучавшие прикладами винтовок об утоптанный снег, бессильны преодолеть волю рабочих. Охраняемые мосты обходили, прокладывали тысячи новых тропинок, вся Нева была усеяна людьми. Группами и в одиночку все продвигались в центр. Около солдатских патрулей толпились возбужденные рабочие и работницы. Солдаты охотно беседовали, выражали свое сочувствие и нередко отворачивались, чтобы «не видеть» прорыва охранной цепи.

Нина Фердинандовна Агаджанова, 28 лет, в партию большевиков вступила после окончания гимназии в 1907 году, арестовывалась, ссылалась, с 1916 года работала в Петрограде станочницей на заводе, член ПК, после Октября — на подпольной работе в тылу у белых, позднее — на дипломатической работе . Известный советский кинодраматург, автор сценария фильма «Броненосец «Потемкин» и других .

АГАДЖАНОВА. Революция, помимо всего прочего,— это еще и какое-то особое, ни с чем не сравнимое психологическое состояние. Все эти дни я находилась в каком-то радостном возбуждении. Достаточно сказать, что я оказалась способной на поступки, которых ранее за собой никак не замечала. Если бы еще неделю назад мне кто-нибудь сказал, что я буду останавливать трамваи, отбирать у дюжих кондукторов ключи, разоружать городовых, вести работниц прямо на солдатские штыки... я бы, по меньшей мере, рассмеялась... Даже товарищи, привыкшие смотреть на меня как на «тихоню», и те поглядывали теперь в мою сторону с известной долей удивления...

Утром 26-го я пребывала в том же приподнятом состоянии духа, и, казалось, ничто не предвещало трагедии. С огромной толпой, прорвавшейся в центр города, мы двигались по Невскому к Знаменской площади. Уже у Гостиного двора мы увидели солдатскую цепь, выстроенную поперек Садовой. Никто не верил, что солдаты могут начать стрелять, и толпа продолжала медленно двигаться. Мы шли впереди. Наконец наши первые ряды уперлись прямо в солдатскую шеренгу...

Момент жуткий... Сзади напирают, там еще не видят преграды и радостно поют революционные песни, а впереди смятение, в грудь каждого упирается зловещее жало солдатского штыка. Женщины, шедшие со мной, со слезами на глазах кричат солдатам: «Товарищи, мы ваши братья и сестры!», «Не убивайте нас!», «Поднимите штыки!», «Присоединяйтесь к нам!» Лица солдат — и молодых и пожилых — совершенно растерянны, они бросают друг на друга вопрошающие, быстрые взгляды, и — о, радость! — штыки один за другим ползут вверх, скользя по плечам наступающих рядов... Тысячеустое «ура!» сотрясает воздух. Минута — и серые солдатские шинели растворяются в массе ликующих демонстрантов.