Михаил Шатров - Февраль: Роман-хроника в документах и монологах

Родзянко удовлетворенно кивнул и сказал Энгельгардту:

— Действуйте, полковник. И первое — приказ о возвращении солдат.

Информация «ИЗВЕСТИЙ» революционной недели. Издание комитета петроградских журналистов.

Юго-западнее Нароча, в 35 верстах от Ковеля, противником произведены газовые атаки. Попытки противника наступать отбиты нашим огнем. На остальном фронте перестрелка и поиски разведчиков.

На Румынском фронте — перестрелка и поиски разведчиков.

У союзников — телеграммы собственных корреспондентов и петроградского телеграфного агентства сообщают о занятии английскими войсками г. Багдада.

— В руки восставших войск и революционного народа попала также и Петропавловская крепость, которая превращена в основную базу революционной армии. Все политические освобождены из казематов и выпущены на свободу.

— Продолжается осада Адмиралтейства.

— Разгромлено и подожжено охранное отделение.

— По городу распространяется «Манифест ЦК РСДРП», призывающий к созданию революционного правительства, прекращению войны и передаче помещичьей земли крестьянам.

— В Москве всеобщая забастовка, создан Совет рабочих депутатов.

— Министерский павильон Таврического дворца переполнен высокопоставленными узниками. Кроме господина Щегловитова сюда доставлены бывший премьер-министр Штюрмер, экс-министр Рейн, бывший товарищ министра внутренних дел генерал Курлов и бесконечное количество второстепенных чинов администрации и полиции.

— По городу циркулируются слухи о продвижении регулярных войск к столице.

— Где официальное правительство? В течение вчерашнего дня на этот счет циркулировали самые разнообразные слухи.

— В 2 часа дня член Г. Думы священник Попов 2-й с крестом в руках благословлял революционные войска, продолжающие прибывать к Думе. «Да будет,— сказал священник,— памятен этот день во веки веков...»

— Механики приступили к восстановлению телефонной связи и устранению возможностей пользования телефоном лицам, причастным к старому правительству.

«Граждане! Солдаты, ставшие на сторону народа, с утра находятся на улице голодные. Совет депутатов прилагает все усилия к тому, чтобы накормить солдат. Но сразу организовать продовольствие трудно. Совет обращается к вам, граждане, с просьбой кормить солдат всем, что только у вас есть.

Временный Исполнительный комитет Совета Рабочих Депутатов».

«Лег спать под утро, так как долго говорил с Н. И. Ивановым, которого посылаю с войсками водворить порядок. Ушел из Могилева в 5 утра. Спал до 10 часов. Когда проснулся, погода была морозная, солнечная. В окно видел, как на какой-то станции идущий на фронт полк встретил наш поезд гимном и громким «ура!». Бог даст, беспорядки в столице, которые, как я слышал, происходят от роты выздоравливающих, скоро будут прекращены... Дивная погода. 7 градусов мороза».

(Из дневника Николая II)

СУХАНОВ. Я проснулся или, быть, может, очнулся от каких-то странных звуков. Я мгновенно ориентировался в обстановке, но не мог объяснить себе этих звуков. Из угловой ложи Государственного совета Екатерининского зала, где я спал на полу, прикрывшись шубой, я увидел, как два солдата, подцепив штыками холст репинского портрета Николая II, мерно и дружно дергали его с двух сторон. Над председательским местом думского белого зала через минуту осталась пустая рама, которая продолжала зиять в этом зале революции еще много месяцев...

На верхних ступенях зала, на уровне ложи, в которой я находился, стояли несколько солдат. Они смотрели на работу товарищей, опираясь на винтовки, и тихо делали свои замечания. Я подошел к ним и жадно слушал. Еще сутки назад эти солдаты были безгласными рабами низвергнутого деспота, и сейчас от них зависел исход переворота. Что произошло за сутки в их головах? Какие слова идут на язык у этих черноземных людей при виде сцены шельмования вчерашнего «обожаемого монарха».

Впечатление, по-видимому, не было сильно: ни удивления, ни признаков интенсивной головной работы, ни тени энтузиазма, которым был готов воспламениться я сам... Замечания делались спокойно и деловито — в выражениях столь «категорических», что не стоит их повторять.

Мне захотелось с кем-нибудь поделиться своими ощущениями. В верхних рядах я увидел дремавшего в кресле Залуцкого. Из всех большевиков он вызывал у меня наибольшую симпатию. Как-то Станкевич очень точно сказал о нем: чрезвычайно мягкий, даже милый, но всегда печальный и озабоченный, как если бы кто-либо из близких был долго и безнадежно болен, и это заглушало все остальные воспоминания от мира и толкало на самые отчаянные решения, лишь бы скорее избавиться от этого гнета и наконец зажить по-хорошему...

Я решил поговорить с Залуцким, но в этот момент с криками: «Измена! Нас предали!» — в зал ворвалась толпа солдат.

ЗАЛУЦКИЙ. В эту ночь я спал в Екатерининском зале. Кресла, предназначавшиеся для того, чтобы послушные думцы не дремали при обсуждении государственных дел, а сидели прямо и торжественно, были очень неудобны. Наверное, это обстоятельство и негромкий говорок, который шел вокруг всю ночь, навеяли какие-то обрывки снов. Казалось, что я опять в общей камере. Завтра этап. А куда погонят — неизвестно.

Проснулся от крика: «Измена! Нас предали!» Первое, что увидел, открыв глаза,— зияющая рама портрета Николая, а под ней возбужденная толпа солдат, из которой и раздавались эти крики: «Предали нас, братцы! Измена!» Солдаты, как и я спавшие в креслах, повскакали с мест и бросились вниз. Я тоже спустился вслед за ними и увидел среди волнующихся Падерина — большевика из Преображенского полка.

— Что случилось? — спросил я его.

— Вот, товарищ из Совета,— обрадовался он и протянул мне какой-то листок.— Приказ Родзянко.

Я быстро прочел его — все стало ясно. Солдаты обступили нас. Ко мне протиснулись Подвойский, еще кто-то из наших. А вокруг гудели:

— Нехорошо получается, загонят в казармы, отберут оружие, а что не так — из пулеметов... Вам, рабочим, что — опять к станку, а нас под трибунал и к стенке... Опять офицеров на шею сажают! Хочут революцию прикрыть — ясное дело!.. Куда Совет ваш смотрит? Как на улицу звали — так «ура», а теперь — спите тут, мать вашу...

Я встал на кресло и громко сказал:

— Товарищи солдаты! Этот приказ принадлежит исключительно Родзянко! Совет рабочих депутатов о нем не знал! Мы считаем этот приказ провокацией и контрреволюцией!

Сразу же раздались крики:

— Арестовать этого Родзянку! Правильно! Старому режиму хотят продать!