Михаил Щукин - Осиновый крест урядника Жигина

— Так точно.

— Еще чайку желаете? Ну, воля ваша. Прощаться я с вами не прощаюсь, мы же сегодня еще увидимся. На благотворительный вечер, надеюсь, вас пригласили?

— Да, получил личное приглашение от вашей супруги.

— Вот и хорошо. Не смею больше задерживать.

Супруга генерал-губернатора, Ирина Алексеевна, отличалась деятельным характером и наивным желанием облагодетельствовать всех бедных, убогих и страждущих. Она собирала средства на приюты и школы, по праздникам лично развозила подарки в больницы и в тюрьму, устраивала благотворительные вечера, а еще имела одну милую слабость, которую, впрочем, ярское общество ей доброжелательно прощало, хотя за глаза многие посмеивались, иногда довольно ехидно, но беззлобно. Слабость же Ирины Алексеевны заключалась в том, что она любила на благотворительных вечерах лично петь со сцены оперные арии. Голос у нее был не ахти какой и больше бы подходил для домашнего музицирования в узком кругу гостей, но, как говорится, сердцу не прикажешь…

Пела она и в этот вечер в зале Общественного собрания.

Ей благожелательно аплодировали, кто-то из партера даже крикнул «браво!», и была Ирина Алексеевна совершенно счастливой. В разгар вечера, когда уже начались танцы, она подошла к Марфе Шаньгиной и удостоила ее разговора, благожелательно погладив по плечу:

— Я вам хотела сказать, голубушка, что вы напрасно переживали. Я же обещала вам, что все пройдет замечательно.

Марфа прижала руки к высокой груди, на щеках вспыхнул румянец, и голос зазвенел трогательно и искренне:

— Даже и не знаю, как вас благодарить, Ирина Алексеевна! Пусть Господь любит вас за вашу добросердечность! Низкий вам поклон хочу…

— Ну-ну, голубушка, мы же не на паперти, чтобы в пояс кланяться. Это вас нужно благодарить, что вы благое дело задумали. Если будут какие-то просьбы, непременно обращайтесь, постараюсь сделать, что в моих силах. Простите, голубушка, но меня, кажется, зовут…

Она еще раз погладила Марфу по плечу и направилась к дамам, которые призывно поглядывали на нее, приглашая к разговору, видимо, им хотелось сообщить что-то очень важное.

Марфа осталась одна посреди пестрого многолюдья и собиралась уже идти к выходу, чтобы отъехать домой, как вдруг появился перед ней странный господин. Небольшого роста, чернявый, с большой лысиной и очень подвижный: он словно не ходил, а танцевал, и даже, когда остановился, ноги у него продолжали двигаться, то он их поднимал и опускал, то переставлял с пятки на носок, и речь его была столь же торопливой и суетливой, как и движения:

— Милостивая государыня, мы с вами не знакомы и не представлены друг другу, но я думаю, что это обстоятельство не помешает нам побеседовать по одному весьма щекотливому поводу. Видите ли, я в некотором роде… Пардон, зовут меня Христофор Кудрявцев, пардон еще раз, это мой творческий псевдоним, я являюсь репортером «Губернских ведомостей» и хотел бы задать вам один вопрос, не касающийся сегодняшнего прекрасного вечера, о котором я напишу непременно в радужных красках… Вопрос у меня совершенно иной — насколько мне известно, вы находитесь в дружеских отношениях с бывшей актрисой Магдалиной Венедиктовной Громской, часто у нее бываете и даже в некотором роде опекаете… Так вот, не могли бы вы представить меня Магдалине Венедиктовне… Очень мне нужно, очень… Не откажите в любезности, уважаемая Марфа Ивановна… Я в долгу не останусь… Я вам приватно, в ваше розовое ушко, кое-что нашепчу, очень и очень интересное… Я случайно, совершенно случайно, услышал сегодня разговор господина Парфенова, и Павел Лаврентьевич упоминал ваше имя в странном контексте… Я бы мог рассказать, если вы мне окажете услугу…

Он говорил не прерываясь, не давая вставить даже одного слова, и ясно было, что если Марфа сейчас откажет в его просьбе, он все равно не отстанет и своего добьется — не мытьем, так катаньем.

— Хорошо, выходите на крыльцо, я сейчас спущусь, — согласилась Марфа.

В скором времени они уже ехали вниз по Почтамтской, а еще через полчаса вошли в домик, где проживала Магдалина Венедиктовна Громская.

Хозяйка сидела в кресле, читала книгу и поздних гостей встретила без всякого удивления. Отложила книгу в сторону, кивнула гордо посаженной седой головой и пригласила:

— Проходите, располагайтесь. Марфуша, поухаживай за господином… Простите, как вас звать-величать?

— Сейчас, Магдалина Венедиктовна, сейчас, одно мгновенье… — заторопился неожиданный гость, ловко и быстро скинув пальто и шапку, — сейчас я сам представлюсь, без посредничества Марфы Ивановны, и все, все в подробностях объясню. Чаю? Чаю желаю, с удовольствием! Разрешите присесть? Благодарю! Магдалина Венедиктовна! Я Христофор Кудрявцев, репортер «Губернских ведомостей», у меня к вам нижайшая просьба! Не откажите! Ибо только вы можете оказать мне неоценимую услугу, прославить меня и заодно, уж такова проза жизни, улучшить мое материальное положение…

— Помилуйте, голубчик, а нельзя чуть помедленней, — Магдалина Венедиктовна снисходительно улыбнулась, поднялась из кресла и выпрямилась; посмотрела сверху вниз, как царица на холопа, на низенького репортера «Губернских ведомостей», и — будто жирную точку сразу поставила: — Хочу предупредить, что на бедность я не подаю, потому как лишних средств не имею.

— Вы меня неправильно поняли, совершенно неправильно, — пропустив мимо ушей просьбу хозяйки говорить помедленней, Христофор Кудрявцев еще быстрее просыпал свою скороговорку: — Я не имел в виду и совершенно об этом не думал, чтобы просить денежных средств. Я имею иную цель и иную нижайшую просьбу…

— Да когда же вы до нее доберетесь, я уже ждать устала!

— Понял, я сообразительный! Суть моей просьбы проста — вы рассказываете мне историю своей жизни, а я литературно излагаю ее и печатаю в «Губернских ведомостях», с продолжением, из номера в номер. Я даже название уже придумал — «Свет закатившейся звезды»! Красиво, правда?

— Не знаю, как по поводу красоты, но глупость ваша, голубчик, в этом названии уже присутствует. Я актриса, женщина, пусть и почтенного возраста, а вы желаете меня назвать закатившейся звездой. Это как понимать?

— Название, вы должны понимать, существует для возбуждения читательского интереса, а к вам никакого отношения не имеет. И вообще — это же будет литературное произведение, в котором допускается некоторая доля вымысла и преувеличения…

Марфа подала чай. В разговор она не вмешивалась, но поглядывала на Христофора Кудрявцева с нескрываемым интересом: очень уж необычным казался репортер «Губернских ведомостей» со своей говорливой настырностью. Он даже чай умудрялся так мгновенно глотать, что речь его практически не прерывалась. Говорил, что увлекательное описание бурной жизни известной актрисы, оказавшейся по воле судьбы в сибирском Ярске, вызовет неподдельный читательский интерес, обещал, что «Губернские ведомости» горожане будут рвать из рук друг у друга, и что он, Христофор Кудрявцев, станет известным автором и что гонорары его повысятся, как он о том давно мечтает…