Юрий Когинов - Отшельник Красного Рога. А.К. Толстой

В Берлине же, в дорогом отеле, на неё вдруг снова «нашло»:

— Алексис, куда ты меня привёз? Здесь каждая последняя гувернантка или, того хуже, шлюха выглядит нарядней нашей императрицы!

И все туалеты, которыми были набиты сундуки, она приказала выбросить вон. Гардеробы же гостиницы в несколько дней были заполнены платьями и шляпками, блузками и туфлями, доставляемыми на её, графини, имя от самых модных портных и из самых фешенебельных лавок и магазинов. И вновь сияющей, гордой улыбкой Аннет как ни в чём не бывало одаривала всех встречных из окна кареты, наслаждаясь жизнью и — она ни минуты в том не сомневалась — своим успехом.

Ах, как мало — в смысле изобретательности, но не денег! — надо было для того, чтобы тридцатилетняя красавица статс-дама русского императорского двора почувствовала себя, как говорится, в своей тарелке.

Целью поездки, которую имел в виду Алексей Перовский, был, собственно говоря, Карлсбад. Только стукнуло сорок лет, как юбилей тут же ознаменовался камнями в печени. И Алёше требовалось попить целебной воды — ангина мучила мальчика всю весну. Посему дядя исхлопотал сразу трёхмесячный отпуск, как написал в прошении, для поправления здоровья собственного и в видах лечения племянника.

Однако воды водами, но влекла тайная мысль: после более чем десятилетней разлуки очень хотелось пройтись по улочкам Дрездена, снова увидеть Цвингер, тихо войти в наполненную тишиной и музейной значительностью картинную галерею, постоять у Рафаэлевой Мадонны...

И ещё была надежда: а вдруг в толчее между столиками в «Зелёном жёлуде» мелькнёт длинная красная феска и мефистофельский глаз весело и загадочно подмигнёт: «Ну, так на чём мы с вами, сударь, остановились в прошлую нашу встречу?..» Эрнст Теодор Амадей Гофман уже покинул сей мир. Но разве с его уходом таинственное перестало быть таинственным, волшебство — волшебством?.. Ну ладно, не он сам — хоть бы кот Мур встретил гостя. Кстати, умнейший и образованнейший на свете кот, я вам охотно представлю вашего русского тёзку, который обладает одним удивительным свойством — может превращаться в Аристарха Фалалеевича Мурлыкина, господина титулярного советника...

— Алексис, ты, надеюсь, не забыл, что нас ждут в Веймаре при дворе? — отрезвляла Анна брата, когда он с Алеханчиком, еле волоча ноги, но такой же радостный и возбуждённый, как десятилетний неутомимый племянник, возвращался с экскурсий в гостиницу.

От кого только не запаслась Аннет рекомендательными письмами! От таких же, как она, придворных дам, уже не раз выезжавших за границу, от сенаторов и послов, с коими успела коротко сойтись, и, конечно, от самого императора — к Карлу Августу, великому герцогу Саксен-Веймарскому и Эйзенахскому.

Впрочем, и не рекомендательным в прямом смысле слова значилось сие августейшее послание — всего несколько дружественных братских слов великому герцогу и генералу русской службы, а также его сыну Карлу Фридриху и супруге его — родной сестре российского императора Марии Павловне. Уж с Марией-то Павловной и её супругом Аннет встречалась в Петербурге и Москве, так что и не было нужды её представлять. Но как избежать соблазна — из рук его величества да через её, красавицы графини, в собственные руки герцогского величества и их герцогских высочеств!

Веймар — святилище муз, столица просвещённая и процветающая, обогнавшая все иные германские земли и герцогства, — встретил отменной чистотой, искусно подстриженными газонами, музыкой на площадях и красочными, зазывающими афишами у помпезного, недавно законченного перестройкой придворного театра. Дядя Алексей только успел прочесть вслух: «Шиллер. «Орлеанская дева» и «Гёте. «Вильгельммейстер», — и хотел приказать остановиться, чтобы хотя на пару минут задержаться с Алёшенькой у театральных колонн, а то и войти в помещение, всё рассмотреть, как Аннет нетерпеливо взмахнула красивой пухловатой рукой, затянутой, несмотря на июньскую жару, в белую лайковую перчатку:

— Туда, туда, во дворец!

Великий герцог принял их в Эттерсбурге, в охотничьем замке на окраине Веймара. Роскошный загородный дом, конечно, уступал дворцу, не случайно названному «немецкими Афинами» и служившему зимней резиденцией, но всё равно производил великолепное впечатление: высокое строение с пышным бельведером на живописных лесистых холмах.

— О, какой для меня восхитительный подарок из Северной Пальмиры! — уже не молодой, но с явными следами былой мужской красоты и утончённости, воскликнул Карл Август, поднося к губам обтянутую лайкой, чуть влажную от жары и духов руку графини Толстой.

Алёша тут же был представлен Карлу Александру, будущему великому герцогу Веймарскому, а ныне внуку великого герцога, ещё здравствующего и мило принимающего русских гостей у себя. Августейший наследник — второй уже в жизни юного графа Алексея Толстого — живо увлёк гостя в свои покои, к оловянным солдатикам, а затем в парк...

Перовский несколько раз проезжал мимо двухэтажного дома на Фрауэнплан. Там обитал первый министр великого герцогства, тайный советник и великий немецкий поэт Иоганн Вольфганг Гёте. Теперь он был нездоров и не появлялся при дворе, но герцог велел ему передать желание гостей посетить мировую знаменитость.

В кармане у Перовского лежало письмо, адресованное Гёте и написанное Жуковским: «Для меня было большой и неожиданной радостью получить драгоценное письмо Вашего превосходительства... Я Вам скажу просто, что при чтении Вашего письма у меня на глазах навернулись слёзы. Ту доброту, с которой Вы говорите о нашем свидании, я живо ощущал и в Вашем присутствии и после того, как я Вас покинул. Эта встреча, которой я желал и ожидал с такой горячностью, длилась всего лишь одну минуту, но эта минута была богата волнующими впечатлениями; я ничего не мог сказать Вам отчётливо и ясно, потому что мне хотелось сказать об очень многом; но я Вас видел, и этого было достаточно, чтобы во мне мгновенно ожили самые лучшие воспоминания о моём прошлом... Примите же, милый великий человек, мою признательность и за это прошлое, которое столь часто скрашивалось влиянием Вашего гения, и за то мгновение, когда я почувствовал благотворную силу личной с Вами встречи, завершившейся таким дружеским и отеческим рукопожатием, и за это трогательное письмо, которое будет благоговейно сохранено как священный дар любимой руки...»

Здесь, в гостях у поэта, Василий Андреевич побывал лет пять назад, путешествуя с семьёй великого князя Николая Павловича. Теперь сюда, в обитель муз, по скрипучим ступенькам крутой деревянной лестницы поднимался другой русский путешественник. За ним шествовал розовощёкий, спокойный и добропорядочный мальчик.