Валерий Есенков - Дуэль четырех. Грибоедов

— И что же тогда?

— Мы потребуем введения у нас конституции!

— А если откажут?

— Его наследнику ни в коем случае не присягать, не ограничив его самовластья.

Его одолевали сомнения:

— Едва ли такое требование будет успешно, ведь конституции добывают сами народы, а наш народ и думать не думает о конституции, ему не понятной.

Якушкин сжимался всем телом, становился менее ростом, походя на пружину, с острой болью в глазах качал головой:

— Да, народ наш, к несчастию, в невежестве и в рабстве до того закоснел, что может породить новую пугачёвщину, однако с помощью пугачёвщины конституции не добудешь. С пугачёвщиной неминуемо соединены будут ужасы, которых никакое воображение представить не может себе, государство сделается жертвой раздоров и может сделаться лёгкой добычей для честолюбцев, каким только что, на беду Франции, был Бонапарт, наконец государство вовсе может развалиться на части и из одного сильного обратиться во множество слабых, вся сила и слава России может погибнуть если не навсегда, то на многие веки.

Он угадывал, что и тут всё ещё не готово, никакого не открылось пути, и уходил, одиноко размышляя над тем, куда же прислониться ему и что же делать с жизнью своей.

Тем временем государь, прознав про неуставные обеды своих офицеров, приказал известить командира полка, что такого рода обеды ему не угодны, и взбешённый Якушкин, к тому же страшно скучая однообразной шагистикой, на которую, как уверял, почти нынче служба свелась, увлечённый слухами о близкой турецкой кампании, выхлопотал себе перевод в армейский егерский полк и перед отъездом открыл, что решился по дороге заехать в имение и объявить своим крестьянам свободу.

Он спросил, восхищенный этой решимостью бедного человека потерять свой доход:

— На каких же условиях?

Якушкин ответил серьёзно, как о деле продуманном и решённом давно:

— Я стану действовать согласно указу о вольных хлебопашцах [75] Я стану действовать согласно указу о вольных хлебопашцах. — Речь идёт об указе Александра I «О вольных хлебопашцах» (1803), по которому крепостные крестьяне с согласия своих помещиков могли выкупаться на волю. , который обнародован тому одиннадцать лет и которому, к стыду аристократии и дворянства, почти никто не последовал. Свобода ничего моим крестьянам стоить не будет. Я предоставляю им в совершенное и полное владение их дома, скот, лошадей и всё их имущество, усадьбы и выгоны остаются принадлежностью деревень, за них я также не потребую никакого возмездия. Одну землю оставляю я за собой, предполагая половину обрабатывать по вольному найму, а вторую предоставлю нанимать моим крестьянам по льготной цене.

Он поколебался, но всё же сказал:

— Из твоей затеи едва ли что путное выйдет.

Якушкин вскинул голову, пристально поглядел, неприязненно, жёстко спросил:

— Это, прости, отчего?

Он поморщился, однако ж ответил по возможности мягко, усиливаясь пощадить его самолюбие:

— Для какой надобности крестьянам свобода, коли останутся они без земли?

Якушкин прошёлся по комнате, уже обнажённой, верный хронометр отъезда:

— Что ж, я спрошу их самих, подорожат ли они свободой личности на этих условиях.

— Какая им выгода?

— Первейшая выгода — это свобода!

— Что говорить, свобода славная вещь, я сам без свободы дышать не могу, оттого нигде не служу, да много ли проку в свободе, когда свобода хозяйственных действований по-прежнему будет затруднена?

Якушкин отрезал:

— Посмотрим!

С тем и уехал, и расстались они куда холодней, чем поначалу встретились вновь.

Никита Муравьёв, с которым он тоже одно время учился в Москве, порабощённый мыслью предоставить своим унылым согражданам высокий и благородный пример, удобно устроившись в кресле, с мягкой улыбкой, развивал перед ним свои литературные планы, видимо высоко оценив его театральный успех:

— Можно сказать утвердительно, что муза истории дремлет в России. Давно уже не слыхали мы голоса, вдохновлённого ею. В свет выходят романы, путешествия, книги для детей, дамские журналы с недавнего времени, а по важнейшей части словесности мы ни одной книги не видим, которая какое-нибудь имеет достоинство. Правда, частенько являются творения под пышными заголовками, вроде того, как «Увенчанные победы», «Изображение высокого духа и мудрости», «Жизнь и военные подвиги», ну там и прочее, наподобие каких-нибудь восточных повестей о неимоверных подвигах и доблести калифа Дамаскинского или Багдадского. Эти биографии наполняются реляциями из газет, острыми словцами, невероятными анекдотами, почерпнутыми безо всякого разбору и приличия из современных журналов. Затем следует несколько смертельных страниц восклицаний: «Вот герой! Вот истинный сын Отечества! Вот полководец!» Не такие образцы нам оставили древние, не одними восклицаниями наполнены бессмертные творения Фукидида, Саллюстия, Тацита и Плутарха. Но сии мужи писали для славы и бессмертия, теперь же, по большей части, пишут из денег. У нас всякий воображает, что может, как только захочет, сделаться бытописателем, не зная того, что и к истории, как к эпической поэме, можно с успехом приноровить изречение Буало: «Поэму чудную, где всё идёт чредою, не создаёт каприз минутною игрою: старанье, время тут нужны, и труд такой не пишет ученик неопытной рукою».

Выслушивая с должным вниманием, он умолчал, что давно уж лелеет мечту о трагедии из русской истории, что сюжетов замечательных наприметил не один и не два, но именно, именно, был ещё ученик, рука была неопытна и слаба и трагедия была далеко, далеко, об чём же было сказать?

Никита тепло улыбался, поблескивал глазами, продолжал увлечённо и длинно, как влюблённые говорят о любви:

— Вся древняя история вообще имеет перед новейшей то преимущество, что она большей частью писана людьми, которые первые в правлении занимали места, а не одними только литераторами. По этой причине она отличается особенной важностью, глубокомыслием, полнотой и строгим приличием, тогда как наши смелые и неутомимые историки, не ведая обязанностей звания, ими на себя принятого, пишут одни только похвальные слова, не сознавая того, что истинно высокие дела, как справедливо сказал один из новейших немецких писателей, требуют только простого и ясного изложения.

Именно так, он с Никитой был совершенно согласен, вовсе не желая быть одним литератором, как литература издавна ни приманивала его, однако ж какие могут быть для него в правленье места, какие истинно высокие дела его ожидают?

А Никита, ощущая, должно быть, особенное вниманье его, увлекался, точно его соблазнял:

— Представьте нам тогдашнее положение дел, затем опишите происшествия так, как случились они, и великий муж, великий полководец нашим взорам предстанут во всём своём истинном блеске, ему не нужны восклицания безызвестных панегиристов. Весьма естественно по этой причине, что таковые писатели не удовлетворяют нашему любопытству и читателей образованных мало находят. Сей недостаток хороших исторических книг особливо чувствителен для военных, которые беспрестанно поучаются в истории браней. Россия имела Румянцева, Суворова, Каменского [76] Каменский Михаил Фёдорович, граф (1738-1809) — генерал-фельдмаршал. , Кутузова, однако их дела надлежащим образом никем не описаны, точно они народов других достоянье. Юный воин, лишённый пособий отечественных, должен пользоваться примером народов иных, как будто бы мы были скудны своими. Эти размышления, горестные для патриотов, привели меня к мысли о том, что нет ещё до сих пор истории русской Суворова, первого из наших вождей. А между тем должно распространять в Отечестве нашем круг размышлений, вперяя в умы, что нелепо ограничивать предметы и образы оных. Ньютон, Коперник, Галилей — словом, все великие мужи, какой бы ни занимались отраслью наук, сидели бы в остроге и долженствовали бы отвечать перед полицией, которая бы весьма легко опровергнула все лжемудрствования и лжеучения. Нет, нам должно поощрять отвлечённые и умозрительные науки, которые требуют и влекут за собой свободу рассуждения и некоторую благородную и необходимую независимость мысли, основу добродетели, ибо они отвлекают от низких помышлений эгоизма. Но разве я свободен, если законы налагают на меня притеснения? Разве я могу считать себя свободным, если всё, что я делаю, согласовано с разрешением властей, а другие пользуются преимуществами, в которых отказано мне, если без моего согласия могут распоряжаться моей независимой личностью? И потому я вижу необходимость поднять Россию на высочайшую степень благосостояния и благоденствия посредством учреждений равно благотворительных для всех состояний людей, которые находятся в ней, а также твёрдого устройства судебной части в нижних инстанциях и гласности во всех действиях правительства. С этой целью положил я усовершенствовать себя в военной истории, фортификации, а наиболее в стратегии, коими занимаюсь без руководства.