Валерий Есенков - Дуэль четырех. Грибоедов

В другой раз пристально поглядев на него, Мазарович серьёзно проговорил:

— Возможно, и так, впрочем, на этот счёт мы не располагаем довольно точными сведеньями, однако ж правительство шаха для урегулирования Спорных пограничных вопросов назначило со своей стороны английского офицера, что, натурально, не может не навести на мысль о происках английского кабинета, а ежели так, все трудности у нас ещё впереди. Я имел честь сопровождать генерала, когда он осматривал земли, по которым нынче пролегает наша граница, а также те области, на возврате которых настаивает правительство шаха, и выслушивал пожелания жителей. Генерал признал границы с точки зрения военной не совсем совершенными, однако нашёл, что они предоставляют достаточные возможности для ведения обороны и могут обеспечить спокойствие местным жителям и способствовать их процветанию в будущем. Во время переговоров с непоколебимостью, присущей ему, генерал заявил, что передвижение границ нарушило бы порядок вещей, который укрепляется изо дня в день благодаря состоянию мира; осложнило бы существующие отношения между двумя заинтересованными державами; пробудило бы неуверенность в массе народов, подвластных обеим державам, вновь возбудило бы надежды преступные и открыло бы источники неурядиц, которые неизбежно ведут к последствиям характера общего. Генерал подчеркнул, что вместо того, чтобы упрочить достигнутый блистательный мир, мы заронили бы зерно новой войны между нашими странами, которые призваны вкушать все блага счастливого согласия. Надо сказать, что его демарши имели как будто успех. В ответной ноте великого визиря говорится, что правительство шаха отказывается от возможных преимуществ, которых оно намеревалось добиться. Однако бесценное время ушло, в горах, где пролегает граница, прошёл снегопад; уточнение пограничной линии перенеслось на весну; и кто знает, достанет ли целого лета лазить по этим горам, чтобы её уточнить.

«Венецианец, венецианец, хлопочет об наших границах и взял верный тон, без промедления вводя Александра в обстоятельства предстоящего дела, должно быть предугадав, что верней всего пробудит к нему интерес, если обременяешься мыслью в секретари его заполучить. И в самом деле интерес пробудил». И Александр довольно живо спросил:

— Уточнение границ неукоснительно по пунктам трактата и должно для миссии сделаться главной заботой и главным трудом на три года?

— Отчасти. Главной заботой миссии станет укрепление доверия к нам со стороны правительства шаха, весьма несклонного нам доверять, чтобы мир в этом пункте стал, по возможности, прочным и долговременным — однако именно прочности мира весьма трудно достичь. Между нами ещё остаются спорные пункты: самый трудный и острый касается до возвращения на родину русских дезертиров и пленных, а также подданных, самовольно переселившихся или насильственно переселённых из приграничных селений. Мы со своей стороны этот параграф трактата исполняем исправно, с персидской же стороны возникают беспрестанные трудности, едва ли преодолимые. Дело в том, что из наших пленных и дезертиров составлен батальон гвардии шаха, наши подданные женского пола большей частью попали в гаремы в качестве жён и наложниц; а многие подданные-мужчины в тех же гаремах сделаны евнухами, и, как вы понимаете, у правительства шаха не имеется никакого желания расставаться ни с теми, ни с другими, ни с третьими. Генерал настаивал на неукоснительном исполнении этой статьи, однако, понимая все трудности разрешения этого спора, со своей стороны предложил направить в Персию офицеров и унтер-офицеров российских, которых правительство шаха могло бы использовать для регулярного обучения своего войска и наблюдения за его вооружением, особенно артиллерией. Как видите, нашей миссии предположена опасная, трудная, но благородная цель: от нас русские люди получают свободу от рабства. Однако ж и это, поверьте, не всё. Генерал указал, что расширение и укрепление торговли между двумя дружественными державами отвечает не только непосредственным нуждам их подданных, но и служит самой благотворной гарантией отношений союзных и мирных, и предложил допустить, как было прежде, консулов и торговых агентов и открыть русские торговые фактории на основе полной взаимности. Но его предложение отодвинуто было до срока, пока стороны не обменяются поверенными в делах. Следовательно, возобновление торговли станет нашей заботой. Так что же, вы согласны поступить мне в товарищи в такого рода сложных и многообразных трудах?

«Венецианец хитрец, дипломат, сочинитель соблазнов...» Многозначительные труды миссии в самом деле всё более соблазняли его, да всё-таки, всё-таки Александр медлил с ответом, не то с лукавым расчётом поводить за нос своего обольстителя, не то от души не решаясь так круто переменить свою никчёмную жизнь, может быть по-прежнему опасаясь томительной, трижды бесцветной канцелярской рутины; может быть зная, кроме того, что поспешность ему повредит.

Его выручил Стурдза, бойко вступивший с сияющим важным лицом, слишком громко отрапортовавший — чуть не отбарабанивший, — прямо обращаясь к нему, потирая ладони, сладко прижмуривая глаза:

— Приготовьте себя, Карл Васильич примет вас через час.

Александр улыбнулся, под беспечным видом скрывая, что неожиданность приглашения на смотрины к министеру смутила его.

— Приготовить себя? Для чего? Я готов хоть сейчас.

Обширнейшая квартира, отведённая Нессельроде в здании Главного штаба, обращена была в дипломатическое подворье, в котором давались большие и малые дипломатические обеды, а для самого тесного круга назначались музыкальные вечера — шептались: главным образом для того, чтобы блеснула талантами племянница графа — настоящая виртуозка, говорили об ней — кто удостоился восхитительной чести слышать её. Разумеется, самого Нессельроде повсюду принимали с горячими чувствами, с подчёркнутым уважением, большей частью притворным — следствие зависти. Да министр, может быть, враг показного внимания, бывал в слишком немногих домах; любил общество самое тесное, в своём кругу казался весел и оживлён; любил страстно музыку и сам иногда, как передавали, смеясь, вездесущие языки, участвовал в хорах — натурально, ежели хор и слушатели подбирались совершенно свои. Маленький ростом, с умным, тонким, красивым лицом, которое несколько портил большой крючковатый нос хищной птицы, сверкнув сквозь большие очки удивительными глазами; в своём тёмном фраке, украшенном единственно портретом государя в алмазах, Нессельроде принял его без важности большого сановника и без показной, отвратительной простоты генерала-рубаки и, давши сесть, тотчас, следя беспрестанно за ним, сдержанно, хрипло по-французски заговорил: