Валерий Есенков - Дуэль четырех. Грибоедов

— Между тем существует нечто среднее между этими двумя опасными крайностями. Правильно понятая выгода не является здесь несовместимой с долгом правителя. Какую линию поведения избрали бы вы?

Предугадав, что ему предоставляется единственная возможность с глубоким вниманием и, если он желает служить, с очевидным почтением выслушивать великодушно расточаемые на него наставления, Александр призадумался довольно удачно, затем пожал чуть приметно плечами и, мысленно улыбнувшись, — какие он выписывает фигуры, ещё не попав в дипломаты, — вопросительно поглядел на министра; и Нессельроде, мимолётно осветившись довольной улыбкой, дирижируя себе правой рукой, предоставил право отвечать себе самому:

— Средней, то есть прямой, линией поведения между пассивностью и злым умыслом является непосредственное воздействие на разум шаха, энергичное и умелое. Важно проникнуть в его намерения, показать ему опасности, которые таит в себе необдуманный выбор, объяснить наконец, какими мотивами руководствуется Российская империя в своей политике, стараясь, однако, не оттолкнуть от себя младшего принца и не скомпрометировать его соперника.

Широко улыбнулся, показывая ряд крепких зубов, явным образом довольный своей проницательностью дипломата дружественной державы, тоном доброжелательного покровительства заключил:

— Задача трудная, прямо скажу; нюансы тонкие, превесьма. Таким образом, перед вами открывается поприще, на котором вы сможете развернуть ваши таланты, о наличии которых мне только что донесли.

Александр уже прямо приглашался вступить в разговор; он и вступил, предлагая малоприятный вопрос:

— И жить в глуши целый год?

Нессельроде снисходительно улыбнулся:

— Пожалуй, что два.

Грибоедову внезапно явилась дерзкая мысль, и он поднял голову, стремясь выразить полное и наивное удивление на лице:

— Ваше сиятельство, дозвольте мне вам напомнить, как было бы жестоко мне свои самые цветущие лета провести между дикообразными азиатами, в добровольном изгнании — иначе моё отправление к шаху персидскому не назовёшь; отлучиться от близких друзей на слишком долгое время, от родных; отказаться от литературных успехов, которые я был бы вправе здесь ожидать; от всякого общества с людьми просвещёнными; с приятными женщинами, которым, ваше сиятельство, я сам могу быть приятен!

Тень замешательства скользнула на красивом лице Нессельроде, что сделало его на миг даже милым.

— Позвольте, молодой человек, какие женщины? О чём вы толкуете? С какой стороны здесь они?

Увлекаясь идеей сомнительной, но перспективной, Александр с мнимым жаром бросился изъяснять:

— Ваше сиятельство, не извольте смеяться: я молод, я влюбчив, я музыкант, я охотно говорю всякий вздор, явившись в обществе дам, — чего ж им ещё?

Заложив руки за спину, сделав несколько неровных поспешных шагов, Нессельроде опустился в кресло, стоявшее против него, и быстро, в каком-то смущении заговорил, старательно отстраняя кого-то рукой:

— Позвольте, Бог с вами, при персидском дворе нам надобен именно такой человек, я вижу ясно своими глазами. Что касается вашей литературы, — вверьтесь опытности моей, — в уединении вы усовершенствуете свои наличные дарования, когда они у вас есть, в чём, кажется, я бы нисколько не сомневался.

Грибоедов поднял брови, вытянул губы, усилием скрывая усмешку, почти умоляюще поглядел на своего нанимателя:

— Нисколько, ваше сиятельство. Поэту и музыканту надобны слушатели, а в Тегеране или Тебризе нет никого, кроме наглых суходушных британцев, да и те, сколько я знаю, следя по газетам, сплошь торгаши, то есть люди тупые, — поэзия и торгашество не дружили вовек. Поэзия, согласитесь, аристократка по природе своей — что делать ей за прилавком или за стойкой трактира?

— Что ж, может быть, но тем ревностней вы отдадитесь государевой службе.

— Однако же, ваше сиятельство, мне служить доводилось только в гусарах, по дипломатической части ещё не доводилось служить, кроме дежурства по канцелярии, курьеры, пакеты и прочее... Разве я вам подойду?

Всё не понимая, куда он клонит, несколько вытянув шею, что делало его похожим на птицу, Нессельроде, не привыкший к сопротивлению, заговорил напористей и быстрей:

— Позвольте, мне говорили, что вы обучались в трёх факультетах, готовились к испытанию на звание доктора прав, а у меня во всём министерстве едва ли найдётся чиновник, который знает законы, тогда как при дворе персидского шаха наши интересы исполнятся благополучно только в том случае, если восторжествует законность, то есть если мы неукоснительно выполним все статьи Гюлистанского договора и таким согласным с разумом способом станем полезными даже врагу. Изучая сложившееся соотношение сил и обстановку в окружении младшего принца, мы не можем считать, что он благожелательно к нам расположен; но не переменится ли там положение, если он найдёт у нас реальную поддержку, которую предполагает получить у правительства Англии?

— Только предполагает?

— Отчасти уже получил, но достоверных сведений мы пока не имеем. Так вот, что поддержка англичан ему может дать? Поддержка англичан отдаляет его от народа, усиливает ему враждебную партию, ведёт неминуемо к затяжной гражданской войне, то есть к резне, — как иначе не может быть по их нравам; принуждает нас проявлять необходимую и постоянную бдительность. Воспользуется ли он когда-либо этой поддержкой, чтобы в один прекрасный день преодолеть все преграды, закрывающие ему дорогу к престолу? Будет ли он служить интересам Персии, находясь в зависимости от иноземной политики и становясь авангардом державы, которая желала бы ополчиться на нас? Вот те вопросы государственной важности, которые надлежит ему разъяснить, показав ему выгодность союза с Российской империей. Полагаясь на возможность и средства, которые мы готовы предоставить ему, чтобы помочь постепенно совершенствовать установления его страны и сочетать эти улучшения с успехами персидской армии в области военного искусства, он оказал бы подлинную услугу своему народу, упрочил бы свой авторитет на твёрдой основе и получил бы реальную власть, которую никакая иноземная держава не могла бы оспорить и извратить.

Сглотнул, так что судорожно двинулся острый кадык, и с увлечением принялся выдвигать и отбрасывать предположения о развитии отношений в самой Персии, отношений между Персией и Англией, Персией и Россией, пересыпая их афоризмами, которые, должно быть, страстно любил:

— Ежели младший принц бросается в жестокие объятия Англии, чтобы обезопасить Персидскую державу от якобы присущего Российской империи духа завоевания, то наши предложения, равно как и наши действия, которые бы последовали за предложениями, должны, видимо, рассеять все его опасения и внушить самое глубокое доверие к нам. Ежели же он поступает таким образом единственно для того, чтобы отвоевать у Российской империи территории, которые в результате успехов нашего оружия оказались под скипетром российского императора, то нет ничего проще, чтобы показать всю нелепость подобных иллюзий.