Валерий Есенков - Дуэль четырех. Грибоедов

Распрямился с разгорячённым лицом и, сильно картавя, с прямым, остановившимся взглядом, настойчиво, с убеждением, настоявшимся, неоспоримым, проговорил:

— В человеческом обществе имеется сила, которая значит больше, чем сила оружия или политических притязаний. Судьбы народов неизбежно определяются могучей силой и высшей волей, вызывающей эти события. К явлениям этого рода относится и цивилизация. Страна, однажды вкусившая блага цивилизации, и, больше того, страна, вкусившая высшее благо христианской цивилизации, уже не вернётся во власть тьмы. Эта истина доказана историей всех времён и народов. Так вот, почему бы не попытаться, опираясь на убеждение в благе цивилизации и на чистоту принципов, на которых основаны умозаключения о положении младшего принца, сделать так, чтобы принц сам проникся убеждением в благе цивилизации и оценил по достоинству принципы нашей внешней политики? Такая возможность предоставляется нам в связи с переговорами, которые начаты генералом Ермоловым с целью выдачи нам военнопленных и дезертиров. Мы имеем право требовать возвращения этих лиц. Однако этим не исчерпываются наши возможности, о нет!

Легко поднялся и, возбуждённо жестикулируя, пошёл в сторону от него, с удивительным пафосом излагая свои далеко идущие планы, не то из мелкого желания иметь сотрудника в миссии, не то сам заворожённый ими:

— Вы только представьте себе, молодой человек: привлекая к счастливой Грузии все надежды и взоры, поднимая благосостояние наших подданных, как православных, так и армян и язычников, мы непременно вызовем у народов Кавказа и народов, которые ещё томятся под дикой властью ханов сопредельных земель, естественное стремление разделить с нашими подданными столь благословенную судьбу. Его величество император не претендует на то, чтобы самовольно распространить на них свою власть. Его императорское величество всего лишь желает быть им полезным. Представляя этим народам все возможные преимущества, одну-единственную дружбу их он просит взамен. Основанная на приобретённом этими народами счастье и их неизбежной признательности, эта дружба будет истинной и прочной. Итак, на вашу миссию возлагается задача почётная: по мере возможности возводить на нашей границе барьер благоденствия, которое зиждется лишь на справедливости и на той святой вере, к которой столько веков взывают вершины Кавказа и торжества которой можно добиться только с помощью системы, основанной на трёх принципах: покровительство слабому, распространение Евангелия и устройство поселений — естественных очагов европейской цивилизации.

Круто оборотился к нему, невысокий, складный, прямой, и, сверкая очками, тряся головой, произнёс возмущённо, ощутивши, должно быть, себя на залитых ярким светом подмостках всемирной истории:

— Сохранить мир! Стремиться к прочному миру без всякой задней мысли, не вынашивая никаких планов, не желая отвоевать что-то в будущем у Персидской державы! Прямой дорогой шествовать к нашей цели, где наши национальные интересы не расходятся с нравственным долгом!

Нахмурился, должно быть внезапно припомнив, с чего начал изложение столь звучных и возвышенных планов мира и чуть ли не братства на южных окраинах стремительно растущей империи, и строго сказал, заложив руки за спину, от чего тотчас приметно уменьшился ростом:

— Таким образом, я не вижу ни малейших препятствий для вашего назначения.

Как тут было увидеть судьбу литератора, приятность жизни в столице, женщин, мелочи, вздор, — при мысли об этом лишь неукротимей вскипела его лукавая дерзость, и Александр с видимым сожалением возразил, точно брызнул холодной воды:

— Помилуйте, ваше сиятельство, препятствий именно тьма, и первейшая среди них — мой малый чин.

Нессельроде норовисто вскинулся, готовый греметь, но тут же, чем-то смущённый, замялся:

— Если не ошибаюсь...

Ах, вот оно что: ни Мазарович, ни Стурдза об этом не донесли, о его чинах не заботясь — единственно о своих, — свои чины к телу ближе; и Александр подсказал, для верности даже с тихим шумом вздохнув:

— Губернский секретарь.

Нессельроде пожевал губами, повёл в сторону головой, почесал щёку от виска к подбородку, словно обдумывал небывалое положение и подходящий выход искал:

— Согласен, в ваши лета вы мало успели. Не скрою, я удивлён, однако станем считать, что отныне у вас всё впереди. Служите честно и преданно, даю вам слово — вас не забудут.

«Ну, у нас всегда забывают именно тех, кто служит честно и преданно». Александр вытянул длинные губы, поразмыслил, с какого тут боку зайти, склонил несколько голову, точно сожалел о себе, протяжней вздохнул:

— Однако же, ваше сиятельство, по моему глубокому убеждению, согласитесь, для престижа Российской империи на тщеславном и пышном Востоке, где только тот человек, кто шах, визирь и хан, секретарю нашей миссии следует быть...

Сомнения улетучились, выход был найден, Нессельроде остановил его небрежным и величественным жестом руки:

— Не утруждайте себя продолжать, я слежу вашу мысль. Что ж, мне будет нетрудно во время доклада представить его величеству императору о вашем производстве в следующий чин.

Ему очень понравился этот полный и скорый успех на ещё новом и неизведанном дипломатическом поприще. Выиграло и поприще, открывая перспективы в разные стороны — в сторону ума, без сомнения, — но и в сторону разумного благоприобретения. И он продолжал, приподняв в некотором изумлении брови:

— Простите, я не ослышался, в титулярные советники, ваше сиятельство?

Нессельроде милостиво кивнул, верно считая каждый новый чин достаточно щедрым подарком судьбы, тем более когда роль судьбы играет он сам:

— Вы поняли меня верно.

В самом деле, он понял с первого слова: на большее и рассчитывать было смешно, да как тут не потягаться с испытанным дипломатом, и он, подстрекаемый озорством, беспечно смеясь про себя, неожиданно выговорил с совершенно постным лицом, точно в монахи вступал:

— Видите ли, ваше сиятельство, простите мою откровенность, мой малый чин всё-таки служит важной преградой: секретарь русской миссии, по моему крайнему убеждению, должен быть никак не ниже, чем коллежский асессор: это Восток.

Нессельроде окончательно вышел из роли, изумился от всей души:

— Как? Вы просите два чина разом!

Уж когда ехать, так отчего не просить, в особенности не обзаведясь чувствительной наклонностью к охам и вздохам, да кажется, и склонный к охам и вздохам историограф испрашивал и получил пенсион, и Александр постарался как можно солидней сказать:

— Невозможно получить два чина разом, ваше сиятельство, натурально, вы видите сами.

Задумавшись глубоко, скрестивши руки на маленькой узкой груди, чем заразил всю Европу возмутительный Бонапарт, пройдясь к стене и обратно, Нессельроде в замешательстве проговорил, не взглянув на него: