Светлана Лыжина - Любимый ученик Мехмед

Даже в тусклом свете светильников было видно, что лицо великого визира покраснело от гнева, а его борода будто вздыбилась и больше напоминала метёлку, а не бороду второго человека в государстве.

— Зачем ты явился в мои покои, Халил-паша? — спросил Мехмед, сдвинув брови и стараясь выглядеть рассерженным, а не растерянным.

— Мой повелитель, — всё так же гневно отвечал великий визир, — я не потревожил бы твой покой, если бы не новости, которые до меня дошли.

— И что же такое ты услышал? — небрежно спросил Мехмед.

— Мне сказали, что в твоих покоях находится грязный оборванец, который произносит слова, восхваляющие пьянство и разврат, и что ты, мой повелитель, слушаешь эти речи благосклонно. О, мой повелитель, как же ты мог так забыться! А что скажет твой отец, когда узнает об этом? Ты же знаешь, что я не смогу скрывать такое от него!

— Пьянство и разврат? — тринадцатилетний султан старался выглядеть удивлённым. — Так могут говорить лишь невежды! Всем, кто взял на себя труд хоть сколько-нибудь углубиться в изучение суфизма, знают, что поэты-суфии восхваляют Аллаха и свою любовь к Аллаху. Аллах является для суфия самым лучшим другом и самым желанным возлюбленным, а любовь к Аллаху похожа на опьянение. Только невежды могут приять слова любви к Аллаху за разврат, а саму любовь за пьянство.

Халил-паша выслушал всё это со снисходительной усмешкой:

— Я вижу, мой повелитель, что этот оборванец уже успел наговорить тебе всякой лжи, а ты из-за своей доброты и неопытности поверил ему. Я должен немедленно схватить этого негодяя, пока он не принёс ещё больше бед.

Великий визир сделал знак страже, дервиш растерянно вскочил на ноги, а вслед за ним и Мехмед.

Стража хотела схватить «оборванца», но тринадцатилетний султан сам ухватил его за запястье и закричал:

— Нет! Он никуда не пойдёт! Я — султан, и приказываю вам убираться прочь из моих покоев!

Стража остановилась в нерешительности, и тогда Халил-паша вышел вперёд, произнеся:

— Твой приказ будет исполнен, мой повелитель. Мы все немедленно уйдём, но этот разносчик греха здесь не останется. Это недопустимо! Уже весь дворец шепчется о тебе и этом оборванце, и если немедленно не избавиться от такого опасного человека, то что же будет завтра? Мятеж? Мой повелитель, разве для того твой отец доверил тебе трон, чтобы ты создавал смуту в государстве своими неосмотрительными поступками!?

— Мой отец тоже любит беседовать с дервишами, — твёрдо возразил Мехмед.

— Не с такими! — резко ответил великий визир. — Дервиши, которых твой отец допускал во дворец, были достойные люди. А этот — смутьян!

Лишь позднее Мехмед понял, что Халил-паша сильно преувеличивал опасность, исходившую от «смутьяна». Мятежом это закончиться не могло, но даже в тот вечер, ещё не начав сомневаться в словах великого визира, юный султан всё равно крикнул:

— Нет! Дервиш останется здесь! Останется!

Халил-паша сделал ещё несколько шагов к Мехмеду и к дервишу.

— Я не отдам вам его! Не отдам! — кричал тринадцатилетний правитель, а когда увидел, что в комнату осторожно заглядывают слуги, то приказал: — Сейчас же позовите Заганоса-пашу и Шехабеддина-пашу!

Меж тем великий визир уже схватил руку Мехмеда, сжимавшую запястье суфийского поэта, а другой рукой начал разгибать Мехмеду пальцы. Юный султан даже ужаснулся, насколько легко это происходит. Он почувствовал своё полное бессилие, и это показалось так страшно.

Стоило Халилу-паше разделить Мехмеда и дервиша, как последнего тут же окружили четверо стражей.

— Нет! — крикнул юный правитель, крутанулся, оттолкнув великого визира, всё ещё державшего его за руку, и снова попытался ухватить поэта за запястье, но ухватился за рукав драного халата.

«Бродяга» тоже сопротивлялся, но ничего не мог сделать один против четверых вооружённых людей. Меж тем Халил сгрёб Мехмеда в охапку и дёрнул назад. Послышался треск раздираемой ткани, звон падающей посуды, стук падающей мебели.

Ветхий халат дервиша не выдержал и порвался. Рукав остался у Мехмеда, а самого дервиша уже тащили прочь. Столик, на котором стоял кувшин с вином и две пиалы, оказался опрокинут, своим видом будто доказывая, что веселье закончено.

— Прошу прощения, мой повелитель, — Халил-паша, отпустив тринадцатилетнего султана, спокойно поклонился ему, как ни в чём не бывало.

Гнев великого визира прошёл, но теперь задыхался от ярости юный правитель:

— Да как ты… Как ты посмел!?

— Ещё раз прошу прощения, повелитель, — Халил снова поклонился, но вдруг неожиданным резким движением снова схватил Мехмеда за руку и отобрал кусок драного халата. Казалось, великий визир хотел удалить из покоев юного султана всё, что могло напомнить о дервише в будущем.

Пятясь, кланяясь и всё так же держа в руках оторванный рукав, Халил-паша удалился, а Мехмеда окружили его собственные слуги:

— Цел ли ты, повелитель? Ничего не болит? Может, послать за лекарем?

— Где Заганос-паша и Шехабеддин-паша? — спросил тринадцатилетний султан, оглядываясь вокруг, но увидел только четверых рабов, которые, ползая на четвереньках по ковру с мокрыми тряпками в руках, пытались удалить пролитое вино, пока оно намертво не впиталось.

— Заганоса-пашу и Шехабеддина-пашу ищут, — успокаивающим голосом произнёс один из слуг, стоявший рядом. — Как только найдут, они будут здесь.

— Когда!? Они нужны немедленно! — закричал Мехмед, но ничего не изменилось. Лишь рабы, вздрогнув от крика, начали ещё суетливее промакивать тряпками ковёр.

Прошло полчаса, мучительных полчаса. Мехмед весь извёлся и несколько раз порывался сам идти искать тех, за кем послал слуг, но его уверяли, что Заганос и Шехабеддин вот-вот придут, поэтому будет лучше остаться на месте.

Наконец, Заганос и его «друг» появились в комнате. Тринадцатилетний султан, забыв о своём положении, бросился к ним навстречу и даже не дал им поклониться:

— Вы ушли очень не вовремя, — сходу начал Мехмед. — Почти сразу, как вы ушли, явился Халил и забрал дервиша. Я запретил забирать, но Халил меня не слушал.

— Мы знаем, мой господин, — ответил Заганос-паша.

— Вы должны выяснить, куда увели дервиша. Если в темницу, то вы должны забрать его оттуда, — продолжал тринадцатилетний султан, на что Шехабеддин-паша виновато потупился:

— Мы уже знаем, куда делся дервиш. Да, он в дворцовой тюрьме, но мы ничего не можем сделать.

— Что? — Мехмед не поверил ушам. — Не можете? Почему?

— Мы не можем идти против воли великого визира, — ответил Заганос-паша. — Я — всего лишь третий визир. Я не могу отменить распоряжений вышестоящего.

— Увы, ничего нельзя сделать, — вторил ему Шехабеддин. — Дервиш будет казнён не позднее завтрашнего утра.