Светлана Лыжина - Любимый ученик Мехмед

«Что ж. Подтянем и тут», — подумал молодой грек. Правда, вначале ему пришлось самому освежить знания по астрономии, но в итоге принц тоже разобрался в предмете.

— Учитель, — восторженно говорил Мехмед, — как жаль, что я не могу изучать все науки с тобой.

Так говорили и прежние ученики Андреаса, а учитель знал, в чём причина появления такой восторженной любви к учёбе. Он не мог не радоваться и всё же был вынужден спустить своего ученика с небес на землю:

— В изучении Корана я не смогу тебе помочь.

Оказалось, Мехмед и сам озабочен этим, но такая перемена взглядов на Коран выглядела странной, даже подозрительной, ведь отношения с муллой у принца были куда хуже, чем с остальными учителями. Вряд ли Мехмед устал получать побои. Но что же заставило мальчика измениться?

На все осторожные расспросы Андреаса ученик отвечал:

— Учитель, ты ведь сам говорил, что я должен стремиться стать лучше во всём, чему меня обучают.

То есть Мехмед уверял, что следует совету Андреаса, но грек слишком хорошо помнил события минувшего лета, когда дал Мехмеду совет стать прилежнее в изучении Корана. Принц попробовал и получил шесть ударов палкой. Так почему же теперь снова хотел угодить мулле?

Мальчик явно переступил через свою гордость. Но ведь это не совершается просто так. «Неужели, — думал Андреас, — за свой поступок принц попросит особую награду, которая идёт вразрез с этикой и здравым смыслом? И ведь придётся отказать, а мальчик поймёт, что гордость принесена в жертву напрасно, и очень огорчится. Может, даже разочаруется в любви». Молодой учитель постоянно пытался вспомнить, не позволил ли себе случайно какую-нибудь вольность: «Возможно, я сам своим поведением дал ученику повод надеяться на нечто безрассудное?» — однако ничего не приходило на память кроме намерений, которые Андреас так и не осуществил.

Мехмед изменился в лучшую сторону — это видел не только Андреас, но и все обитатели дворца — и как же трудно стало молодому греку скрывать своё особенное восхищение принцем и способностями принца, которые только раскрывались. Как же трудно стало удержаться, чтобы не поцеловать Мехмеда хотя бы в лоб! Даже такого поцелуя, поцелуя без страсти, теперь следовало избегать, как и объятий.

С другими учениками Андреас позволял себе больше, но с этим учеником, узнавшим об особых склонностях учителя, уже не мог допустить такого. Принц истолковал бы это превратно — как приглашение к физической близости.

И вот тогда, когда больше всего тревоги вызывала боязнь проявить чувства, у Андреаса появился другой повод для тревог и сомнений, которые отравили жизнь по-настоящему. «А не обманываю ли я себя? — начал думать грек. — Любит ли меня этот мальчик так, как мне бы хотелось? Возможно, для него всё происходящее не так серьёзно, как для меня. Да, он клялся мне в любви, но клятвы в его возрасте легко нарушаются! Вдруг для него это лишь игра? Вполне может случиться, что он повзрослеет и решит, что его влечение ко мне — детские глупости, о которых лучше забыть, чтобы начать жить, как все, то есть увлекаться женщинами. Я даже не знаю, что им движет сейчас. Может, мне только кажется, что принц хочет угодить мне?»

Тревога появилась после очередной краткой беседы с учителем географии — ехидным генуэзцем. И вот угораздило же Андреаса заговорить с ним! Следовало пройти мимо, но генуэзец будто нарочно подловил своего коллегу в коридоре дворца:

— Добрый день. Как прошёл ваш урок?

— Добрый день, — кивнул Андреас и непринуждённо спросил: — Не правда ли, принц стал учиться лучше? Особенно в последние полтора месяца.

Учитель греческого ожидал, что учитель географии, наконец, признает принца умным и способным учеником, однако генуэзец лишь улыбнулся:

— Ничего удивительного.

Андреас сначала почувствовал недоумение, а затем уже собрался возмутиться таким ответом, но генуэзец пояснил, по обыкновению ехидно:

— Сейчас зима. Помнится, три года назад, когда принц Мехмед тоже жил здесь, в Манисе, мы наблюдали нечто похожее. Когда наступила зима, принц начал учиться лучше, потому что появилась веская причина. До середины зимы он будет хорошим учеником, а затем опять станет прежним сорванцом.

— И что за причина была три года назад? — спросил грек.

— Верблюжьи бои, — ответил генуэзец. — Бои среди одногорбых верблюдов. Это состязание устраивают неподалёку от здешнего города каждый год в январе. Большой праздник, который собирает множество народа. Прежде всего, местную знать, ведь именно богачи являются владельцами верблюдов, принимающих участие в этом. Принц Мехмед начал учиться лучше, потому что хочет поехать на праздник, однако боится, что многоуважаемый мулла в качестве наказания запретит.

— Но ведь принц Мехмед считается наместником Манисы, — заметил Андреас. — Пусть обязанности наместника на самом деле исполняет другой человек, умудрённый годами, но во время праздников он не может заменить принца. Ведь так? Если на праздник собирается вся знать, принц Мехмед обязан там быть. Думаю, отсутствие принца не останется незамеченным и вызовет толки.

— Да, — невозмутимо ответил генуэзец, — но мулла всегда может объявить, что принцу нездоровится, а праздник длится меньше недели. То есть к тому времени, когда принцу, якобы нездоровому, станет лучше, праздник закончится. Принц очень боится, что мулла скажет так. Это очень действенный способ заставить принца Мехмеда взяться за учёбу. Мне даже жаль, что верблюжьи бои устраиваются только раз в год. Ах, как было бы легче жить всем нам, если б состязания проводились раз в три месяца. Наш ученик учился бы куда лучше!

Андреас не подал вида, что расстроен. Лишь оказавшись у себя в комнатах и плотно закрыв двери, он растерянно присел на софу, а затем уронил голову на руки — настолько тяжёлые были мысли: «Неужели, всё и вправду объясняется так просто? Неужели принц стал учиться хорошо из-за каких-то верблюдов, а вовсе не из-за меня? А я-то уже себе намечтал!» Думать о том, что ты любишь ученика гораздо больше, чем он любит тебя, было очень грустно.

Прошла уже треть зимы — тридцать хмурых и туманных дней, и всё это время Андреас тосковал по Афинам. Конечно, на Пелопоннесе зима тоже была хмурой, но всё же не такой. Да и не в погоде таилась главная причина грустных мыслей. В Афинах у молодого учителя были друзья, и если он испытывал затруднения с учениками, то мог поделиться сомнениями с другом, посоветоваться, а здесь, в Манисе нёс тяжёлую ношу сомнений сам, один.

Андреас поймал себя на том, что ревнует принца ко всем другим наставникам — даже к мулле Гюрани, и чем более довольными становились эти наставники, тем грустнее становилось молодому греку, пусть он и напоминал себе, что неправ, и что должен радоваться успехам мальчика.