Светлана Лыжина - Любимый ученик Мехмед

Вечером принц даже не хотел умываться, чтобы ощущение не исчезло, но слуги настаивали, и тогда Мехмед подумал, что потеря будет небольшой. Завтра ожидалась новая встреча с Учителем, и Учитель, пусть даже не признался бы в любви, но уже не оказался бы холоден, и, значит, ученик мог надеяться, что будет одобрительное похлопывание по плечу или случайное соприкосновение рук. Это, конечно, мало, но лучше, чем ничего.

В голове принца вертелся вопрос: «Неужели мы никогда не будем по-настоящему вместе? Никогда?» Это казалось так печально, и такими грустными казались последние слова в речи Алкивиада, где тот утверждал, что не только сам пострадал от пренебрежения со стороны Сократа, но и другие юноши пострадали тоже. Алкивиад назвал имена ещё двух несчастливых юношей, и даже кого-то третьего предостерёг.

Мехмеду захотелось прочитать речь Алкивиада не с той строчки, на которую указал Учитель, а с самого начала, чтобы лучше понять, кто же третий юноша. Судя по всему, Алкивиад, когда произносил похвальную речь Сократу, почти перестал быть учеником. Сократ нашёл себе другого ученика, и вот этого другого Алкивиад предупреждал, чтобы новый возлюбленный Сократа не питал напрасных надежд.

«Неужели Учитель так жесток, хоть и кажется добрым? — спрашивал себя принц. — Неужели Учитель нарочно пробуждает любовь в других, но Сам никого не любит?» Однако принц помнил, что Учитель особенно упирал на то обстоятельство, что Алкивиад был воспитанником местного правителя, почти приёмным сыном.

«Разве этому правителю понравилось бы узнать про своего воспитанника и Сократа? — размышлял Мехмед. — Может, если бы Сократ сделал с Алкивиадом то, чего Алкивиад хотел, Сократа казнили бы за «развращение юношей» гораздо раньше? Неужели Алкивиад не понимал этого? Наверно, он думал только о себе».

Четырнадцатилетний Мехмед вдруг представил, что вот он, стоя рядом с Учителем, держит Его за руку, и вдруг появляется стража, хватает Учителя и уводит прочь, чтобы казнить, как того дервиша, а Мехмед, как ни цепляется за учительскую одежду, ничего не может сделать. И всё же, как ни боялся принц нечаянно погубить Учителя, не мог отказаться от своей мечты — мечты о поцелуе и о том, что следует после.

«Я хочу, и я добьюсь! — думал принц. — Наверное, придётся идти окольными путями, но я дойду до цели». Учитель и раньше намекал, что прямых путей лучше избегать, а теперь объяснил, почему — идти напрямик слишком опасно даже в мелочах. Наверное, поэтому Учитель не хотел никаких признаний в любви, но саму любовь не отвергал и даже поощрял её в тех случаях, когда она проявлялась исподволь.

Например, Учителю нравилось, что ученик стремится говорить по-гречески. Все греческие слова, выученные Мехмедом, для которого этот язык был неродным и весьма сложным для усвоения, означали «люблю», но это тайное значение понимал лишь Учитель, а остальным людям казалось, что принц просто преуспел в греческом. Вот если бы для поцелуя можно было найти подобную форму, со стороны не кажущуюся проявлением греха!

Новой встречи с Учителем Мехмед ждал так же нетерпеливо, как ждал предыдущую, но на следующее утро Учитель почему-то повёл себя холодно — не стремился говорить об Алкивиаде и Сократе, не хотел узнавать, есть ли у ученика новые вопросы. Сидя рядом, на коврах, Учитель избегал смотреть Мехмеду в глаза, то есть явно чувствовал неловкость — как будто вчера сделал с учеником что-то неподобающее, а теперь жалел об этом. Опять всё шло не так, как ожидал принц! Опять!

Мехмеду стало досадно, однако он и сам чувствовал что-то странное — как если бы «телесное сближение» с Учителем уже случилось и не принесло ожидаемой радости. Вместо неё было лишь чувство непонятной вины, но принц решил не задумываться об этом и, чтобы победить сомнения, схватил правую руку Учителя, прошептав по-турецки:

— Скажи — теперь всё не как раньше, правда? Ты и дальше будешь рассказывать? Рассказывать о том, что я хочу знать.

— Дальше? — послышался спокойный ответ. — Честно говоря, я сомневаюсь, не сказал ли тебе чего-нибудь лишнего — того, о чём тебе рано слушать.

— Учитель, мне уже четырнадцать! Я взрослый.

— Ты — мальчик, — Учитель мягко высвободил руку из руки Мехмеда, но вовсе не затем, чтобы провести подушечками пальцев по щеке ученика или сделать что-то другое похожее. Просто высвободил.

Принц растерялся, поэтому больше не спорил. Вместо возражений он смог лишь повторить просьбу:

— Учитель, Ты обещал всё объяснить. Всё. А я понял ещё не всё. Поэтому объясни мне снова про ту любовь, где нет поцелуев и остального.

Учитель насторожился:

— Значит, что-то из сказанного мной вчера осталось для тебя непонятным?

Мехмед смутился, потому что задал вопрос лишь затем, чтобы говорить с Учителем о любви. Хотя бы просто говорить. Без признаний, объятий, поцелуев. «Если уж Учитель всего этого не хочет, то пусть будут только разговоры, — решил принц. — Пусть будет хоть что-нибудь!» Ему вдруг опять подумалось, что тонкая нить, связавшая его с Учителем, снова может оборваться. Вчера она вроде бы стала крепче, а сегодня оказалось наоборот.

Именно об этом Мехмед решил спросить:

— Вот есть любовь. Но как её укрепить, если нельзя поцеловать того, кого любишь, и если всего остального тоже нельзя?

— Любовь укрепляется, когда ученик стремится стать лучше, а учитель помогает ему в этом, — прозвучал спокойный ответ. — Я говорил тебе вчера, но, наверное, слишком мало. Ученик должен развивать себя, постигать то, чему обучает учитель. А ещё лучше, чтобы ученик постигал и другие науки. Тогда развитие будет разносторонним. Ученик станет более достойным человеком, а учитель с радостью увидит такую перемену. Однако это не означает, что ученик становится другим. Он остаётся самим собой, просто развивает те способности и таланты, которые в нём заложены. Ученик раскрывается, как цветок раскрывает лепестки, и тем самым доказывает свою любовь.

«Доказывать… — досада Мехмеда, которая появилась в начале урока из-за внезапной холодности Учителя, теперь стала сильнее. — Разве я не доказал, когда научился говорить на чужом языке? Этого мало? Неужели я должен доказывать каждый день!? Неужели никогда не смогу успокоиться и просто стать счастливым!?»

Понимая, что Учитель не хочет прямых признаний, Мехмед спросил обиняками:

— Учитель, я ведь уже хорошо говорю по-гречески? Правда? Разве мои успехи ничего не значат?

— Повтори это по-гречески, — попросил Учитель.

Мехмед с некоторой запинкой повторил. Он разволновался, поэтому греческие слова, как назло, не вспоминались сразу. И всё же ученик повторил, без ошибок, а Учитель, внимательно вслушиваясь, ответил: