Светлана Лыжина - Любимый ученик Мехмед

— Учитель, но ведь этот совет не для нас! — улыбнулся принц и, по обыкновению дурачась, толкнул Андреаса в плечо. — Мы с тобой можем пить или не пить, и в любом случае это не будет плохо, ведь наше единение не приведёт к появлению нового человека.

— И всё же лучше не смешивать два удовольствия, — с нарочитым спокойствием отвечал Андреас. — Опьянение от хорошего вина это одно. Соитие — другое.

— А суфии предпочитают смешивать, — заметил принц. — В суфийской поэзии любовь это опьянение. Но поскольку суфии пишут о любви, обращённой отнюдь не на женщину, то наставление принцам, которое мы читаем, нисколько не противоречит учению суфиев.

— Ты полагаешь, что автор наставлений был знаком с поэзией суфиев? — спросил Андреас.

— Да, учитель. Да, — запальчиво отвечал принц. — Иначе и быть не может. Но ты лучше почитай, что дальше. Вот здесь, — Мехмед ткнул пальцем в середину листа, и Андреас начал читать:

— Выбирая между женщинами и юношами, не ограничивай своих влечений к тому или иному полу, поскольку можно получать удовольствие от обоих, не отвергая с неприязнью ни тех, ни других.

— Учитель, ты опять согласен? — хитро улыбнувшись, спросил принц.

— Да, — спокойно отвечал Андреас.

— Но ты же отвергаешь женщин.

— Я отвергаю их без неприязни, — ответил грек. — Просто отвергаю. И мне бы очень хотелось думать, что твой перевод верен. Отвергать можно по-разному. Можно не есть шербет, и в этом нет оскорбления для любителей шербета, но уверять их, что шербет отвратителен, и удивляться тому, что многие предпочитают такое лакомство, будет уже оскорблением.

— Учитель, и всё же ты не любишь женщин, — продолжал улыбаться принц. — Женщины, которые привлекательны, это твои соперницы. Ты полагаешь, что женщины отвлекают мужчин и в особенности юношей от изучения наук.

— Когда путник сворачивает с дороги, потому что из чайханы доносится запах плова, то разве плов виноват, что путник отклонился от пути? — спросил Андреас, но, видя недоверие принца, добавил: — Хорошо, не буду лукавить. Я предпочёл бы, чтобы чайхана не стояла так близко к дороге. Тогда, возможно, путник прошёл бы мимо и даже не задумался о том, что голоден.

Это была не совсем правда. Андреаса частенько заставляли злиться увлечения его учеников, но он старался победить в себе это и потому сказал то, что сказал. «Девочки ни в чём не виноваты. Они даже не понимают, что делают, и чему мешают», — убеждал себя грек, надеясь, что Мехмед не станет подвергать этот тезис сомнению, рассуждать о женском коварстве.

К счастью принц не стал:

— Тогда пойдём дальше по дороге, учитель. Читай дальше, — попросил он, и Андреас прочёл:

— Более того, если, как я уже сказал, половая распущенность несёт вред, то строгое воздержание тоже таит в себе опасности для здоровья.

Принц хмыкнул в кулак:

— Учитель, вот совет для тебя. Строгое воздержание вредит здоровью.

— Опять не спорю, — серьёзно ответил Андреас. — Но поправлять своё здоровье ценой своей жизни безрассудно. Ты же не этого от меня ждёшь?

Мехмед, ещё мгновение назад весёлый, отчего-то погрустнел:

— Учитель, я не собираюсь принимать все советы этой книги! Это всего лишь старая книга, и то, что она говорит, местами похоже на слова старика, выжившего из ума. Но всё равно читай дальше.

Андреас принялся читать:

— Проявляй осторожность, когда жара достигает своего пика, или когда холода усиливаются, поскольку именно в эти два периода соитие наиболее вредно.

— Вот как раз глупость! — воскликнул Мехмед и снова повеселел. — Почему это может быть вредно? Мой лекарь, к примеру, говорит другое. Он утверждает, что в этом одна сплошная польза. Мужчина ничуть не вредит себе, когда делает то, для чего создан. Ведь так, учитель?

Андреас, понимая, куда клонит Мехмед, не ответил, а опустил глаза к бумаге с переводом и заметил:

— Вот здесь, в самом конце сказано, что разговоры о соитии пробуждают желание. Это правда. Зачем ты ведёшь со мной такие разговоры, мой ученик? У тебя есть две жены, чтобы ты мог дать выход распалённой страсти. А мне что посоветуешь делать?

— Учитель, мы с тобой в одинаковом положении, — ответил принц. — Ты знаешь, что я лучше буду рукой обходиться, чем искать удовольствий на женской половине дворца.

Мехмед, по-прежнему сидевший справа от учителя, чуть повернулся и ткнулся лбом учителю в плечо:

— Как это мучительно! Я вижу и чувствую тебя рядом, но мы разлучены. Иногда мне кажется, что весь дворец знает о нашей любви. Даже библиотекарь. Поэтому он и показал мне книгу, предложив сравнить с турецким переводом. Библиотекарь знал, что я там найду — рассуждения о соитии с юношами. Этого нет в турецком переводе. Почему библиотекарь был уверен, что мне это понравится?

— Потому что это занятно, — ответил грек.

— А если он узнал о нас с тобой?

— Почему же ты прямо не осведомился у него? — возразил Андреас. — Почему не спросил, что он знает о твоих склонностях? Значит, ты не уверен, что библиотекарь знает. Ты сам понимаешь, что это всё может быть просто совпадением, и не хочешь неосторожным словом раскрыть свою тайну. Так? Если бы во дворце сплетничали о нашей любви, а не о нашей дружбе, на меня давно бы кто-нибудь донёс.

Принц перестал стучаться лбом о плечо учителя, поднял глаза:

— Нет, возможный доносчик побоялся бы. Теперь все знают, что я — будущий правитель. И все знают, как я ценю тебя. Если кто-то решит на тебя донести и даже получит награду за свой донос, то недолго будет радоваться. Когда я взойду на престол, то первым делом отомщу доносчику, причём так отомщу, что лучше ему самому умереть, чем дожидаться моей мести. Все это знают. Никто не осмелится донести, даже если мы с тобой совсем сблизимся. Учитель, почему ты не позволил этого недавно, когда мы опять ездили на верблюжьи бои? Была хорошая возможность.

Андреас снова опустил глаза к листу:

— А ещё здесь написано: «В течение лета пусть твои предпочтения склоняются к юношам, а в течение зимы — к женщинам».

— Ещё одна глупость, учитель! — раздражённо сказал Мехмед. — Ну и что, что верблюжьи бои проходят зимой! Ну, и что, что сейчас зима!

Андреас вздохнул, потому что принц вынуждал его сказать неприятные слова:

— Зимой или летом, за пределами дворца или во дворце — не имеет значения, потому что итог один. Всем рано или поздно станет известно. И что же дальше? Представь, что о нас сплетничают все слуги. Не так, как сейчас, а гораздо злее. Ты хочешь этого? — учитель взглянул в глаза ученика. — А представь, как на меня станут смотреть остальные учителя? Они станут смотреть с презрением. За четыре года, прожитые здесь, мне удалось заслужить уважение этих людей, и вот его не станет. Это означает, что я сделаюсь среди них изгоем. Мне не с кем будет завести учёную беседу кроме как с тобой. Ты, правда, этого желаешь? И ты зря думаешь, что никто не захочет донести твоему отцу о том, что здесь происходит. Ведь донесли же о твоей женитьбе на Гюльбахар-хатун, и ты до сих пор не знаешь доподлинно, кто донёс. Ты только предполагаешь, что это сделал мулла. Так же будет и со мной. На меня донесут, а ты не узнаешь, кто, поэтому доносчик не побоится.