Валерий Замыслов - Иван Болотников

Облапил Евстигнея, ткнулся бородой в лицо.

— Радение твое не забуду. Мы — народ степенный, за нами не пропадет. Дай-кось я тебя облобызаю.

Евстигней не отстранился, напротив, теснее придвинулся к Федотке, задержал руку на тугом кушаке.

«Нет, не показалось. С деньгой, с большой деньгой».

— А вот и наливочка. Пять годков выдерживал. На рябине. Изволь, милок.

— Изволю, благодетель ты мой. Изволю!

Федотка, покачиваясь, жег глазами Варьку.

— Смачна, лебедушка, у-ух смачна!

— Да бог с ней. Выпьем, милок. И я с тобой на потребу души.

— Любо. Пей до дна, наживай ума!

Опрокинул чарку, обливая вином рубаху, и тут уж вовсе осоловел. Глуповато улыбаясь, отвалился к стене, зевнул.

— А теперь почивать, милок. Уложу тебя в горнице. Там у меня тепло, сказал Евстигней. Но один из мужиков, приземистый и щербатый, замотал головой.

— С нами ляжет. Тут места хватит да и нам повадней.

— Как угодно, крещеные… Варька! Кинь мужикам овчину.

Федотка шумно рыгнул, сонные глаза его при виде Варьки ожили. Поманил рукой.

— Сядь ко мне, лебедушка… Пущай без овчины спят, не велики князья… Куды?

— Придет сейчас, милок, — успокоил Евстигней, вновь подсаживаясь к Федотке. — А может, наверх, в горенку? Варька устелет.

— Варька?.. Айда, хозяин.

Евстигней подхватил Федотку под руку и повел было к лесенке, но перед ним тотчас возник щербатый мужик.

— Тут он ляжет, хозяин.

Ухватил сотоварища за плечо и потянул к лавке. Но Федотка оттолкнул щербатого.

— Уйди, Изоська!

Щербатый не послушал, упрямо тащил Федотку к лавке.

— Нельзя тебе одному, Федот Назарыч. Тут ложись, а наверх не пущу.

— Это ты кому? На кого горло дерешь?! — глаза Федотки полыхнули гневом. — На меня, Федота Сажина?.. Прочь, Изоська!

И щербатый, насупившись, отступил.

В горнице темно, лишь перед киотом мерцает, чадя деревянным маслом, синяя лампада, бросая на лики святых багряные отблески.

— У тебя тут, как в погребе, хозяин… Не вижу, — пробормотал Федотка.

Евстигней нащупал на поставце шандал, запалил свечу от лампадки; повернувшись к Федотке, указал на широкую спальную лавку, крытую бараньей шубой.

— Вот тут и почивай, милок… Сымай кафтан. Давай помогу.

Федотка, икая и позевывая, повел мутными глазами по горнице.

— Где девка?.. Пущай девка придет.

— Пришлю, милок, пришлю… Сымай лапотки…

Федотка сунул кушак под изголовье и тотчас повалился, замычал в полусне:

— Девку, хозяин… Лебедушку.

Евстигней задул свечу и тихо вышел из горницы. Минуту-другую стоял у низкой сводчатой двери. Федотка невнятно бубнил в бороду, а потом утих и густо захрапел. Евстигней перекрестился.

«Все… слава богу. Токмо бы не проснулся… Помоги, господи».

Сняв со стены слюдяной фонарь, спустился в подклет. Мужики, задрав бороды, лежали на лавках.

— Как он там? — спросил Изоська, недружелюбно скользнув по Евстигнею глазами.

— Почивает, милок. После баньки да чарочки сон сладок. Да и вам пора.

Вышел из прируба. На улице черно, ветрено, сыро. Дождь, крупный и холодный, хлестнул по лицу. Евстигней запахнул кафтан и побрел к воротам. Поднял фонарь — караульный пропал.

«Опять дрыхнет, нечестивец. Послал господь дозорного».

— Гаврила!

— Тут я, — послышался голос с повети. — Зябко. Плеснул бы для сугреву.

— Ужо плесну. — Евстигней приблизился к дозорному, покосился на дверь подклета, зашептал. — Ступай к мужикам. Глаз не спущай. Чую, лихие людишки. Особливо тот, с рябой рожей… А Федотку не ищи. У меня в горнице.

— В горнице?.. Так-так, — крякнув, протянул Гаврила.

— Пистоль заряжен?

— Не оплошаю.

— Ну-ну, — мотнул бородой Евстигней и тихо шагнул к подклету.

Ермила зло замахнулся на боярского сына.

— Четвертовать его, атаман. Чалого посек, дружка верного. Я с ним пять налетий по Руси бродяжил.

Выхватил саблю, ощерился.

— Цыц! Сам казнить буду.

Багрей подтолкнул боярского сына к волчьей клети, Голодная стая рвала на куски Прошкино тело.

Багрей широко перекрестился.

— Упокой, господи, новопреставленного раба божия.

Боярский сын отвернулся. Атаман шагнул к детине, тяжело ухватил за плечи и вновь повернул к клети.

— Страшно?.. Разуй зенки, разуй! Не вороти морду.

— Кат! — хрипло выдавил боярский сын, и глаза его яро блеснули.

— Не по нутру? Ишь ты. Я тобой еще не так потешусь, гостенек ты мой желанный… Ермила! Тащи его в избу.

Боярского сына поволокли в атаманов сруб, толкнули на лавку.

— Стяни-ка ему покрепче руки… А теперь уходи, Ермила. Говорить с гостеньком буду.

Багрей замкнул дверь на крюк, сел против узника, положив топор на стол. Долго молчал, теребил дремучую бороду. Наконец вымолвил тихо:

— Ну здорово, страдничек. Привел господь свидеться.

Боярский сын не отозвался, но что-то дрогнуло в его лице. Багрей скинул личину.

— Не признал, Ивашка?

Глаза детины широко раскрылись.

— Мамон! — глухо выдавил он, приподнимаясь на лавке.

— Не чаял встретить?.. Гляди, гляди. Давненько не виделись. Где же тебя носило? Почитай, год прятался. Молчишь? Я-то думал в степи подался, а ты тут, в лесах шастаешь.

Иванка пришел в себя. Проглотив комок в горле, зло произнес:

— В вотчине мужиков мучил и тут катом обернулся. Ох, и паскудлив же ты, Мамон. Жаль, не удалось тебе башку смахнуть.

— А я везучий, Ивашка. Ни царь, ни сатана мне башку не смахнет. А вот дьяволу я еще послужу, послужу, Ивашка! Люблю топором поиграть.

— Убивец, тьфу!

— Плюй, Ивашка, кляни, Не долго тебе осталось. Хватит, погулял по белу свету.

— Червь могильный, душегубец!

— Вестимо, Ивашка, душегубец. Топор мне брат родной, а плаха сестрица. Люблю людишек потрошить. Я ж у Малюты Скуратова [14] Малюта Скуратов — Вольский Григорий Лукьянович, думный дворянин, ближайший помощник царя Ивана Грозного по руководству опричниной, пользовавшийся его неограниченным доверием. в любимцах ходил. Небось слышал? Горазд был на топор царев опричник, ух, горазд!

— Нашел чем похваляться. Кат!

— Кат, Ивашка, злой кат. Вот так и князь меня величал. Никак, по нраву я был Андрею Андреичу.

— Чего ж от него сбежал? Кажись, в узде он тебя не держал, усмехнулся Болотников.

— Э-эх, Ивашка, младехонек ты еще. У меня с Телятевским особая дружба. Вот и пришлось в леса податься. Тут мне вольготней, я здесь царь лесной.

Подошел к поставцу, налил в кубки вина.

— Хошь выпить? Я добрый седни. Винцо у меня знатное. Борису Годунову в дар везли, а я перехватил гостей заморских. Поднесу, Ивашка.

— Из твоих-то рук!

— Рыло воротить?

Прищурился, вперив в Болотникова тяжелый взгляд.

— Гордыни в тебе лишку. А чем чванишься? Смерд, княжий холоп! Я из тебя спесь вытряхну, живьем буду палить. В адских муках сдохнешь.