Елизавета Дворецкая - Две жены для Святослава

– Голову сложит, но чести рода не уронит.

– А кто-то собирался жить вечно? – насмешливо напомнила Прияна любимую дружинную поговорку, услышанную еще в детстве от хирдманов отца.

Вопреки всякому вероятию принесенная сестрой скорбная весть не подавила, а воодушевила ее. Она жалела Городислава, но, когда она услышала о сватовстве осиротевшего старого князя, перед ней будто распахнулась дверь на широкий простор. Она разом увидела, как все будет: она станет княгиней в Полоцке и скоро останется там единственной госпожой. Сделается как Эльга киевская! Земля полоцких кривичей, по сути, перейдет во владение кривичей смолянских. Но в то же время и русам из Киева будет не в чем их упрекнуть. А дальше… Грядущее покажет, кто окажется сильнее: дети Станибора и Прибыславы или ее, Прияны, еще не рожденное потомство.

– В прежние времена бывало… – начал Велизар. – Коли заканчивался род княжий, то собирали всех мужей и вопрошали волю богов и чуров…

– Собирайте, – кивнул Равдан. – Коли от варягов отобьетесь, так отчего же не собрать? Всех мужей, что уцелеют…

«Долго ходить не придется», – слышалось в его умолчании.

Велизар подавил вздох. Они обложили его, будто стая: мужчины с повадками волков и женщины с глазами волхвит. Князь и его воевода, в отроках носившие волчьи шкуры, две сестры-княжны, побывавшие в Кощном. И княгиня из русского рода, хорошо умеющего принимать чужое наследство.

Но у Велизара не осталось другого выхода. Князь Всеслав приказал соглашаться на любые условия. Даже на то, чтобы оставить землю Станибору, если боги не пошлют Всесвяту больше детей. Будет удача – со смолянами он спасет Полоцкую землю. А если богам не поглянется – то смолянам и оставаться на пепелище.

Через три дня после Купалий старейшина Велизар уехал из Свинческа на запад. С ним отправились смолянский воевода Равдан с дружиной и Прияслава Свирьковна – невеста Всесвята полоцкого. Путь их лежал через давно освоенный торговыми гостями волок на Касплю, а с нее, через пару дней пути, прямо на Двину и вниз по течению до Полоцка.

А еще через день в Смолянск к Акуновой вдове Соколине прискакал гонец из Ршанска. На подходе был князь Святослав с дружиной и новым смолянским посадником…

Стоя перед воротами Свинческа, смолянская знать с высоты наблюдала, как с западной стороны идут по Днепру на веслах лодьи – одна за одной. По пути в Смолянск, лежавший восточнее, гонец предупредил и Станибора: чтобы при виде целого войска не поднимал свою дружину и не скликал ополчение. В честь такого события все оделись в лучшее греческое платье и теперь сияли ярче цветов полевых многокрасочными шелками, золотым, серебряным, жемчужным шитьем. От причалов убрали купеческие лодьи, освободили как можно больше места, чтобы ничто не мешало проходу княжеской дружины, закрыли смолокуренные ямы, чтобы не чадили. Городец, предградье, ремесленные улицы, ближайшие селища – все бурлило, люди побросали дела, рыбаки не ставили сети. Все толпились на реке, желая увидеть киевского князя с приближенными и гадая: что теперь будет? Самые осторожные на всякий случай закапывали в огороде серебро и прочее, что подороже. Всякое может выйти, если князь спросит о невесте – а невесты-то нет! Три дня будущую княгиню полоцкую провожали всей волостью, князь пир давал, жертвы приносил на благополучный путь и счастливую жизнь сестры в замужестве…

Большая княжеская дружина – восемь сотен человек. Половину Святослав оставил матери для безопасности Киева, а половину вел с собой. Шли в набойных лодьях – менее тех, что выходят в Греческое море, но вмещавших по два десятка человек с поклажей, с мачтой, способных по ветру идти под парусом. В жаркий летний день отроки гребли в одних рубахах, но на днище были сложены копья, сулицы, мечи в ножнах и топоры в чехлах, под скамьями теснились мешки из дерюги, скрывавшие кольчуги и шлемы, вдоль бортов висели круглые щиты.

Ведома стояла возле Прибыславы и покусывала губы, не зная, плакать или смеяться. Восемь лет! Восемь лет, матушка родная, они с Прияной мысленно простояли на этом самом месте, глядя на эту самую реку и ожидая этих вот лодий. Летом над синей водой, зимой над накатанными во льду колеями – они ждали, что приедет князь Святослав и вновь увидит свою невесту. И вот он летит, сокол рода русского. Никаких сомнений. Гонец ясно сказал: «Идет князь Святослав и новый посадник с ним».

Но невесты здесь уже нет. Судьба над ними потешается? Или это и есть то, что называется «не судьба»?

С первых трех лодий какие-то веселые отроки только помахали смолянам и погребли дальше – к Смолянску. Воевода Асмунд повел дружину в город, который и выстроили как ее становище. Следующие три завернули в озерцо у подножия холма: стараниями еще Сверкера его когда-то превратили в гавань, удобную для причаливания и выгрузки товара. Над первой лодьей вился на корме, высоко поднятый на древке, красный княжеский стяг с падающим на добычу белым соколом.

Увидев этот стяг, Станибор первым пошел по дороге вниз, к причалу. Яркая толпа покатилась за ним. Простые жители и торговые гости толпились по обеим сторонам, лезли на тыны, деревья и кровли, лишь бы увидеть наконец молодого киевского князя. Им везло: если его тут уже шесть лет не было, значит, все шло хорошо.

Остальные лодьи мимо них следовали вверх по реке дальше, с трех причаливших люди уже сходили на берег. Народ кричал и махал, отвечая отрокам на лодьях, по обеим сторонам реки висел шум оживления.

От череды проходящих лодий отделились еще две и тоже свернули в озерцо. Выйдя на причал, Станибор быстрым взглядом пробежал по лицам, пытаясь найти Святослава, но никого похожего не приметил. Однако знакомое лицо ему попалось.

– Божаня! – невольно воскликнул он, а тут и Прибыслава охнула рядом с ним – увидела своего родного брата, Боживека Остроглядовича.

– Будь жив, Станиборе! – Боживек, такой же кудрявый, как отец его в молодости, весело поклонился князю, подмигнул сестре, потом повернулся: – Что, не признали? Вот князь наш, Святослав Ингоревич!

– Святослав… – Станибор шагнул вперед и хотел поздороваться, но тут Боживек взял его за руку и силой развернул в другую сторону.

Станибор опешил. За Боживеком шли три-четыре отрока, одинаково одетые в простые рубахи небеленого льна, взмокшие от пота и грязноватые после перехода. Лицо одного сразу бросилось в глаза, воскрешая в памяти Ингвара: те же грубоватые черты, небольшие серые глаза, даже линия рыжевато-русых волос над широким лбом такая же. Только выражение другое – веселое и дружелюбное. Однако вместо того чтобы протянуть Святославу руку, отрок шагнул назад, будто прячась за плечо товарища.