Елизавета Дворецкая - Две жены для Святослава

– Отчего же?

– Как она здесь… одна будет, среди чу… – Он запнулся и не окончил.

Эльга усмехнулась и помолчала, подперев ладонью подбородок и глядя на него.

– А не помнишь, как ты через Ильмень ехал той зимой, когда стрый Одд умер, и меня за Ингвара сватал? Мне сравнялось семь лет. И ты просил моего отца с матерью, чтобы отпустили меня в Киев, к тебе с Мальфрид, или в Волховец – к Ульву и Сванхейд. Семилетнюю девочку. В этакую даль, на другой край света!

– Но они бы не сделали тебе никакого зла! – возразил Олег Предславич, смущенный этим напоминанием. – И уж конечно, мы с Мальфрид! И Ульв, и мы растили бы тебя как дочь!

Эльга продолжала смотреть на него с мягкой насмешкой, и Олег опустил голову.

– Мне самому тогда было двадцать лет, – вымолвил он, будто признался. – У нас еще не было детей. Что я понимал? И я очень хотел, чтобы уставы деда соблюдались. Если бы я начал с того, что нарушил самый важный – какой бы из меня вышел… князь?

Оба они вспомнили при этом одно и то же и оба смутились: Олег при мысли о том, как потерял дедов стол, а Эльга – как его обрела. Она не стыдилась своего прошлого, но надо иметь каменное сердце, чтобы не жалеть того, кого обездолила твоя удача.

– А у меня есть дети, – сказала она наконец. – И племянники. И скоро могут быть внуки. – Она бросила беглый взгляд на замершую возле укладки Святану в ее красном уборе молодухи. – Я знаю, что это такое. Но я не виню тебя: ты поступил правильно, потому что выполнял волю деда. Иных и раньше от родных увозят. Вон Деляна, ты ведь помнишь – ее трех лет сюда забрали от матери!

Они еще помолчали. Древлянку Деляну трехлетней девочкой обручили с Оди, единственным сыном Олега и Мальфрид, который умер после изгнания семьи из Киева, в возрасте двенадцати лет.

– Но твоя дочь – не дитя, – мягко, но уверенно продолжала Эльга. – Она выйдет замуж в тех же годах, что и я вышла. И мы тут не медведи черные! Мы с ней родня, а теперь она мне и вовсе дочерью станет. Ты Предславу часто видишь – разве ей здесь плохо? Обижают ее?

– Нет… грех жаловаться, – выдохнул Олег, глядя на свои опущенные руки.

Он мог бы сказать об этом многое: его старшая дочь овдовела на войне с Киевом, сюда приехала как пленница и тут вышла замуж за человека много ниже ее родом. И ее дети-древляне, старшие Олеговы внуки, считались собственностью Эльги и не имели права распоряжаться собой без ее позволения.

– Да… С той войны уж обе мои дочери – больше не мои… – пробормотал он. – Теперь твои они.

– Всякий отец дочь растит до возраста. Но тут не грустить, а радоваться надо. Сыграем свадьбу – и будет в роду нашем мир навечный. Тогда уж и ты, и я во всякое время предкам своим в лицо без боязни взглянем.

– А ты не боишься? – вдруг решившись, Олег Предславич поднял лицо и посмотрел ей в глаза. Такие же, как у Вещего: он сам расстался с дедом тринадцатилетним отроком, но эти удивительные глаза помнил. – Не боишься, как придется тебе… на том свете с дедом встретиться? Ведь ты по смерти туда же пойдешь… где он?

– Чего мне бояться? – Эльга выпрямилась и даже немного подалась вперед. – Или я сироту малолетнего обидела? Ты был зрелый муж, на третьем десятке, с женой, с дружиной! Тебе Русскую землю прямо в руки дали, будто калач медовый, – владей! Ты взять-то взял, а удержать не смог. А Ингвар – сам взял, сам и удержал. Я после него – удержала. И Святша удержит. За что же Вещему гневаться на нас? Сильный одолел, чтобы род прославить – не этого ли он сам и хотел? Не его ли путями мы идем? Все им взятое мы удержали и еще нового прирастили. Уличи, тиверцы, смоляне! Нам есть с чем к дедам идти.

Олег Предславич опустил глаза, потому что она сказала правду. А Эльга продолжала:

– Будь с нами, Предславич. Оставайся в победном стане, и внуки твои с нами плоды побед по-братски разделят. Не будь глупцом, что вечно обиды свои старые гложет, будто пес – кость засохшую. Одного мы рода, одного корня. Что наше – то твое, коли ты с нами и мыслью, и сердцем, и делом. Мы ведь не жадные, у нас всего много. Сила наша от единения возрастет, а честь от разделения не умалится. Согласен?

Она протянула руку вперед и положила ее на разделяющий их стол ладонью вверх. Олег посмотрел на нее, будто сомневаясь, потом осторожно накрыл своей широкой ладонью.

– Я давно согласился, – с затаенной горечью ответил он.

Олег Предславич не унаследовал удачи, которой славился его дед, но умом его судьба не обидела.

Они помолчали. Олег отпил из чаши, поставил ее на стол.

– Я о другом хотел тебе сказать, – снова начал он. – Ты спрашивала у жены, не окрещена ли наша дочь…

– Да? – Эльга вскинула глаза.

– Я не стал… После того обручения она принадлежала тебе, а не мне, поэтому я не позволил… хотя жена очень хотела. Но все же… – Он взглянул Эльге в лицо. – Позволь ей принять крещение. Ты не понимаешь, как это важно для нее. В Христовой вере я нашел себе спасение. Ты думаешь, я, внук моего деда, сын моего отца, выдержал бы это все, что мне пришлось на долю? – Вдруг разгорячившись, Олег заговорил громче. – Выдержал бы я этот позор, смерть отца, эти унижения, поражения, изгнания? Не бросился бы на меч, не пошел бы в безнадежную битву, как братья моего отца, чтобы пасть на поле среди дружины, но не жить бродягой!

Взгляд Эльги изменился. Она будто задавалась вопросом: а и впрямь, почему же он этого не сделал? До сих пор все мужчины столь знатного рода, с которыми ее сталкивала судьба, поступали именно так. Уличский князь Драгобой, о победе над которым Ингвара она немало слышала в первый год своего замужества, ловацкий князь Дивислав и его сын Зорян, Сверкер смолянский, Володислав древлянский, Жировит волынский, а также много других, чьи имена она знала из преданий. Но не Олег-младший. Раньше она думала, что у него просто не хватало духу… или здесь что-то другое? Ведь если бы ее спросили, считает ли она племянника слабодушным трусом – да нет, он не такой человек.

– Меня спасло одно, – продолжал Олег, и Эльга чувствовала, что впервые за двадцать лет знакомства он позволил ей заглянуть себе в душу. – Господь говорил: даже малая птица не упадет на землю без воли Отца нашего. И если малая птица… то чего же бояться нам, ведь мы лучше птиц… Никто не погибнет без воли Божьей, и мы, к вечному спасению предназначенные, не будем жить без Промысла Божьего. Я знал, что все эти беды, и горести, и поражения, и унижения – все это Промысел Божий надо мной. И повторял слова Иова: Господь дал, Господь взял, да будет имя Господне благословенно. Без этого не выжил бы. Без веры не выжить человеку. Ты должна это понять, – он снова поднял глаза и устремил на Эльгу взгляд почти молящий. – Разве ты мало невзгод в жизни повидала? И ты, и Утушка. Ты мужа лишилась, теперь своим умом живешь. Как тебе не страшно? А приняла бы Христову веру – бояться стало бы нечего, жила бы за Господом как за стеной каменной. Господь для верных Ему – пастырь добрый, а если и посылает беду – то и в этом благо.