Елизавета Дворецкая - Две жены для Святослава

– Какое же благо? – перебила его Эльга, изумленная скорее горячностью этого спокойного человека, чем содержанием его речи. – Я, Ута… Ута в шестнадцать лет вдовой осталась, пару месяцев замужем побыла, дитя потеряла! Какое благо?

– Пойми ты: разум Господа рядом с нашим – что синее море перед каплей, и того еще больше! Замысел Божий человечьим разумом не обнять и не постичь. Коли посылаются человеку скорби – это либо грехов искупление, чтобы потом, в жизни вечной, за них более не страдать, либо для того, чтобы душу очистить и к Господу ее обратить. Подумай, княгиня. Сколько вы горя видели – может, это Господь о вас заботится? Вы его не ведаете – да ему-то ведомо все.

– Ты прямо как Ригор-болгарин из церкви Елинской. – Эльга скрестила руки на груди.

– Ильинской. Куда мне! – Олег махнул рукой. – Я что говорю: вера Христова – человеку во всех бедах опора и спасение. Без веры вся жизнь земная – одна сплошная боль без цели и смысла. Как люди живут во мраке, на что надеются? Не понимаю. Горе любое – просто горе, без смысла, без пользы… Ни себе, ни дочери не хочу такой жизни. Пожалей ее. Позволь ей окреститься, пусть тайно. Но пусть Христос мое чадо защитит и укрепит.

– С ней еще ничего худого не случилось, – напомнила Эльга. – Я обещаю, что не обижу ее. Ты же мне веришь?

– Никто не знает своего срока. Мы с тобой не молоды уже. Что ее ждет? А будет ли ее муж любить? Если нет – от того и ты не защитишь. А если тебя не станет? Господь – вечен, Он всякую душу в мир выпускает, будто птичку, и назад в назначенный срок принимает. Никто – ни муж со свекровью, ни мать с отцом, ни дети родные, – никто человеку не даст такого покоя, блаженства, счастья в этой жизни и в будущей, как Господь. Ты, княгиня русская, вольна надо мной и моей дочерью. Так нам Бог судил – мы не ропщем. Но позволь ей высшую милость обрести, тогда и с твоих плеч эта ноша снимется. Тогда уж ей защита будет – Господь наш, и других не потребуется.

Олег замолчал, будто излил всю душу и все дыхание. Святана и Держана возле укладки смотрели вытаращенными глазами, едва дыша. Эльга тоже молчала. Она и раньше кое-что слышала о Христовой вере – в Киеве хватало христиан, и она сама покровительствовала торговым людям, которым крещение помогало удачнее вести дела в Греческой земле. Но впервые она услышала о том, как греческий бог помогает даже тогда, когда по виду не помогает вовсе. И в чем, собственно, заключена его притягательность для тех, кто не торгует шелками.

– Другой бы отец чего путного для дочери попросил, – сказала Эльга чуть погодя. – Чтобы каждый год – платье цветное, а как родится сын – все доходы с города хорошего, Любеча, к примеру. И на каждого следующего ребенка – обручья золотые. А ты вон чего! – Она глубоко вздохнула. – А ведь это я могла бы ей дать: и платья, и узорочья. Чего просишь – дать не могу. Не вольна я в этом, брат мой любезный! Сам ведь знаешь, что княгиня должна делать. Неужели не помнишь, как Мальфрид божьи сорочки шила и капы наряжала, как летом ее водой обливали, если засуха, как первую полосу зажинала, как венки вили и в святилище несли… Я помню – мы с Утой ей помогали богам служить. Теперь я служу. А после меня – княгиня молодая будет служить. Если не будет – считай, вовсе ее нет. Не примут боги такую княгиню, и народ не примет, и детям ее никакой чести не будет. Хочешь судьбу всего потомства своего загубить?

– Потомства… – Олег вздохнул. – Жалею о потомстве своем… но думаю – душу загубить не страшнее ли?

– Есть долг перед родом. Тем, что дал тебе жизнь и честь. А в чем твой долг перед родом, ты понимаешь? Предки твои кровь проливали, а ты все это Христу в жертву хочешь отдать?

Олег молчал, но Эльга видела, что это молчание – согласие.

– Ты не волен в этом, – тихо, но твердо произнесла она, наклонившись к нему над столом. – Это не твое. Это завоевано другими, и не тебе раздавать.

В этот миг даже она – страшным образом разорвавшая связи с родом, о чем знали только она, Ута и Мистина, – ощущала, как глубоко во тьму прошлого уходит корень всякого живущего. Сколь великое множество прежде живших держит его на плечах и в какой малой мере человек сам владеет жизнью и судьбой, которые считает своими.

И ведь Олег тоже это понимал. Но он видел свет далеко наверху, небесный свет, дотянуться до которого не пускали те глубокие корни. И чтобы лететь, от этих корней нужно было оторваться. Стать самим по себе. Ничтожно малым. Один на один с Богом.

Древлянская невеста приехала, когда жатва уже шла на всех полях Киевщины. Ее привез сам отец, намереваясь пробыть здесь до свадьбы. По приезде Олег Предславич с дочерью отправился, как обычно, к своему свояку Острогляду, но назавтра Эльга послала за ними. А впервые увидев девушку, засмеялась от неожиданности.

Почему-то она ожидала, что дочь Олега будет похожа на всех женщин его семьи: Мальфрид и ее дочь Предславу, высоких, светловолосых и голубоглазых. И только увидев тонкую черноволосую девушку среднего роста, сообразила: да ведь Горяна похожа на свою мать Ярославу, наполовину болгарку. Черты ее смуглого лица были не так чтобы правильны, но находились в удивительном согласии между собой; непохожая на светловолосых полян и золотисто-рыжих высоколобых русов, Горяна на первый взгляд поражала, удивляла, но тем не менее казалась очень красивой. Дуги темных бровей, чуть более пушистых на внутреннем конце, безупречно повторяли очерк узковатых темных глаз. При спокойном выражении лица черты казались мягкими, но стоило ей улыбнуться, как все они приобретали вид искрящегося задора. Не повезло ей только с зубами: здоровые и белые, они росли неровно, однако тем, кто немного к ней привык, это тоже начинало нравиться. Удивляясь сама себе, Эльга обняла Горяну: в груди потеплело, она уже была готова полюбить эту девушку и радовалась, что ошиблась в своих ожиданиях.

Вместе с Олегом пришла и Предслава с трехлетней Ростишей – одной из своих младших чад. Ута и ее дочери уже сидели у Эльги, так что изба оказалась полна. Но даже среди множества нарядных женщин Горяна сразу бросалась в глаза, ее черная коса сильнее выделялась среди белых убрусов. Эльга приказала накрыть стол, подать перевары с разными ягодами и травами, пироги, свежие ягоды, сливки, мед, масло, теплый хлеб.

– Ну, расскажи, как ты живешь? – предложила она Горяне, пылая нетерпением поскорее узнать ту, что станет ей вместо дочери и в долгих отлучках Святослава будет коротать с ней вдвоем месяц за месяцем. – Что ты любишь, чему обучена?

– Шить, ткать, вышивать, – ответила Горяна.

Выговор ее напоминал материнский, но она говорила понятно. Держалась она скромно, но не так чтобы робко.

– Все ли у тебя готово из приданого? Если в чем нужда, чего не хватает, то мы поможем, еще время есть до свадьбы.