Эдуард Тополь - Летающий джаз

Что-то теплое, что-то теплое и нежное наполнило ее сердце. Наверное, это была Любовь…

Как я уже писал, часть моего детства прошла в Полтаве. Где-то в конце войны мой отец получил назначение организовать там курсы бухгалтеров и счетоводов. Не знаю, какое отношение мог иметь к бухгалтерии инженер-строитель, но хорошо помню, как два года он письмами упрашивал маму переехать к нему из Баку, обещая, наверное, золотые горы. И в 1947-м мама с двумя чемоданами и двумя детьми приехала. Горы оказались не золотые, а из битого бомбежками кирпича. Под этими завалами, в уцелевших бомбоубежищах, жили люди, и мы поселились там же, в подвальной комнате, разделенной на четыре семьи висевшими на веревках простынями. Потом, спустя несколько месяцев, мы переселились в четвертушку украинской хаты недалеко от центрального рынка по улице Чапаева, 20. Воды в хате не было, ее мы и зимой, и летом носили ведрами от уличной колонки. Туалет — дощатый нужник — находился во дворе. Печь топили углем и дровами. Окна на ночь закрывали ставнями с длинными шпингалетами. Хлеб доставался в ночных очередях, по карточкам. Но жизнь налаживалась и при карточной системе, тем паче товарищ Сталин ежегодно снижал цены на спички, соль и макаронные изделия. Сестра играла своей единственной тряпичной куклой, мама откармливала в сарае гуся, папа, помимо директорства на бухгалтерских курсах, преподавал начертательную геометрию в Строительном институте и на мотоцикле «Ковровец-125» разъезжал по колхозам с лекциями о будущем освоении космоса. А я ходил в школу и писал патриотические стихи, которые, по счастью, не печатала «Пионерская правда». Каждые два-три месяца на город накатывали цыганские таборы, и тогда как цунами разносились слухи о том, что на Подоле у кого-то украли свинью, на улице Щорса угнали мотоцикл, на Хмельницкого унесли весь курятник, на Клары Цеткин — стираное белье, а из детского сада — ребенка. Но мне, десятилетнему, эти слухи были «до лампочки», и когда на пути из школы домой, на углу Розы Люксембург и Чапаева, ко мне подошла молодая цыганка в ярком платке и длинной цветастой юбке, я не шарахнулся от нее в сторону и нисколько не испугался.

— Хлопчик, дай руку, погадаю! — сказала она, и я дал ей левую ладонь.

Не замедляя шага, мы шли по Чапаева, и она, держа мою руку, говорила на ходу:

— Вижу дальнюю дорогу, хлопчик! Житы будэш за океаном, женат будэш два раза, будэ у тебэ двое дитэй, и говорыть будешь по-англицки…

Тут из калитки выбежала моя испуганная мама, оттолкнула цыганку и втащила меня во двор. Затем я несколько дней со смехом рассказывал школьным друзьям об этой ерунде — чтобы я, истовый пионер и пламенный патриот Советского Союза, да уехал к врагам-империалистам в Америку?! Я, который демонстративно отказывался учить английский язык, поскольку — «А о чем мне говорить с этими поджигателями войны?»…

Но ведь все сбылось, господа! Точно, как сказала та цыганка и как было, оказывается, обозначено уже на моей детской ладони. И еще — где-то там, Наверху, где, похоже, нам всем сочиняют судьбу, чтобы мы подтвердили или отвергли ее своими поступками…

Почему я пишу об этом в историческом романе?

Потому что, вопреки просьбам правительства США поддержать операцию «Оверлорд» бомбежками с востока, вопреки острому желанию генерала Эйкера немедленно увести свои самолеты из СССР в Италию (и по дороге разбомбить хоть что-нибудь!) и даже вопреки тайному стремлению великого Сталина побыстрей избавиться от присутствия американцев на советской земле — вопреки, повторяю, столь мощной энергетики этих великих исторических личностей природа снова накрыла тучами всю восточную Европу — только для того, чтобы американский Ромео встретился со своей полтавской Джульеттой!

С 7 по 11 июня 1944 года нелетная погода стояла и на Украине, и в Польше, и в Прибалтике, и в Румынии, и в Венгрии. В связи с этим более полуторы тысячи американских летчиков бездельничали в Полтаве, Миргороде и Пирятине — играли в волейбол и бейсбол и флиртовали с американскими медсестрами, русскими солдатками и украинскими «щирыми жинками». Как написал в лондонской «Сандэй таймс» ее корреспондент Александр Верш, «Очень странно видеть в сердце гоголевской страны американских военнослужащих, поглощающих дикое количество американской еды, флиртующих с местными женщинами и утверждающих, что все вокруг выглядит так, как “дома в Индиане”».

Но Ричард Кришнер не бездельничал. Уже седьмого июня утром, сразу после завтрака в палаточном городке, он, несмотря на дождь, опять отправился со своим кларнетом на северный Лавчанский Пруд. Низкое серое небо висело над тихой и заросшей камышами водой. Под дождем только несколько кургузых уток плавали по серо-зеленой ряске. Мокрые яблоневые и вишневые сады нависали над прудом и с высокого берега роняли в него желтеющие листья. И в пандан этому украинскому минору великолепный «Buffet-Crampon Prestige» молодого, сидевшего на пне и накрытого плащ-палаткой чикагского кларнетиста снова плакал «Песней Сольвейг» и «I Can’t Give you Anything But Love», «Одиноким ковбоем» и «Ты мое солнце»…

Какое девичье сердце может устоять при этой музыке?

Поскольку лил дождь, то никто — ни пацаны, ни женщины со стиркой — не спустились к пруду. И только одна душа — душа, которая маленьким воробышком затрепетала при первых же звуках кларнета, — вывела, вытащила свою хозяйку из хаты и под дождем, босиком, простоволосую и в одном сарафанчике понесла по осклизлой тропе и через мокрый бурьян вниз, к Лавчанскому Пруду.

Услышав над собой шум шагов, Ричард оторвал кларнет от губ и посмотрел на возникшую на тропе Оксану. Он узнал ее сразу, мгновенно, это была Она — Русалка, Нимфа, «Венера» Боттичелли. И он замер с кларнетом в руках.

И она остановилась, застыла, потому что узнала Его.

И так, как два лесных существа — Олень и Важенка на лесной тропе, они смотрели сквозь дождь глаза в глаза, издали проникая друг другу куда-то в душу, в кровь.

Наверно, это длилось всего секунду или две, но им казалось, что — целую вечность. Замер дождь, остановилось время…

А потом Ричард осторожно приложил к губам кларнет, и кларнет тихо зашептал первые такты «My Heart’s Desire».

И на эти звуки Оксана доверчиво пошла к нему, как притянутая магнитом…

Между тем в Москве сияло июньское солнце и царило совсем другое настроение.

«Аверелл и Кэтти устроили роскошный банкет для руководителей Красной армии, участвовавших в подготовке челночных рейдов, — пишет в своих мемуарах генерал Джон Дин. — На нем генерал Эйкер наградил Новикова и Никитина высшими орденами США. Мы были уверены, что достигнутое таким образом согласие распространится и на другие области нашего военного партнерства».