Денис Драгунский - Дело принципа

Анна сложила наконец свою газету и неохотно подошла поближе. Стол, за которым сидела я и куда уже сел студент, был в общем-то на две персоны. Хотя, конечно, при желании за него можно было усесться вчетвером и даже вшестером. Широкий простонародный стол для пузатых мужиков, которые едят большие порции из огромных тарелок. Анна поставила на наш стол свою чашку кофе, положила газету, взяла от соседнего стола стул (студент вскочил и стал ей помогать – забавно было смотреть, как они тащат стул в разные стороны) – и приспособила его так, чтобы сидеть как бы между мною и студентом. Неужели она на самом деле возревновала? Как смешно.

– Так что, – продолжала я, – если б я сочувствовала делу республики и независимости народов, я бы, конечно, сдала вас полиции. Убивать – это я пошутила. Охота была самой идти под суд. Но в полицию – точно. Чтоб под ногами не путались.

– Осмелюсь поинтересоваться, у кого под ногами? – с неожиданным ехидством вдруг спросил студент.

Я быстро поставила в уме крестик в нужной строчке, но сделала вид, что не обратила внимания. И продолжала:

– Но так как я не социалистка, не анархистка и на свободу народов мне тоже наплевать, я просто аристократка, которой все эти господа поперек горла, поэтому живите! Действуйте! Выдавайте первому встречному свои явочные квартиры, а уж как вы поведете себя на допросе в полиции – это очень легко вообразить.

– Какая-то вы слишком смелая!

– Аристократы не бывают слишком смелыми, – сказала я. – Они бывают просто смелыми, а трусы – это уже не аристократы. Если, не дай бог, начнется война, – сказала я, – а она рано или поздно начнется, то через три месяца боёв аристократии уже не будет. Просто физически не будет! Потому что офицеры-аристократы идут впереди своих солдат. А при нынешних митральезах, сами понимаете, чем дело кончится. Но не будем о грустном. Вы позволите мне угостить вас чем-нибудь? – сказала я.

– Благодарю, – гордо отказался студент. – Я сам готов угостить вас вином, пивом и вообще, чем вы пожелаете.

– Значит, будем на немецкий лад, – сказала я. – Каждый платит за себя. Вам неудобно, чтоб за вас платила барышня. Мне неудобно, чтобы за меня платил бедный студент. Или вы богатый студент? – вдруг резко повернулась я к нему. – Насколько мне известно, молодые графы, князья и дети магнатов ходят в одинаковых студенческих тужурках.

– Честно говоря, да, – сказал он.

– Да, князь? – наступала я.

– Да, я из небогатой семьи. По сравнению с вами, может быть, из бедной, но…

– Вы хотите сказать, «и горжусь этим»? Не надо.

– Почему это я не могу гордиться своей принадлежностью к третьему сословию?

– Потому что гордость – это смертный грех, первый в списке, – сказала я. – Вы веруете в бога?

– Нет, – решительно сказал студент. – То есть я был крещен и в детстве меня водили на службу. Я проходил конфирмацию, но сейчас честно отвечаю – нет.

– Наверное, я тоже нет, – кивнула я, – но это неважно. Гордость от этого не перестает быть грехом. Или, скажем так, скверным качеством.

Анне очень не нравилось, что мы со студентом завели такой вот почти светский разговор.

– Но вы мне так и не сказали, – спросила она, – откуда вам известно мое имя?

– Это было ранней осенью, – сказала я. – То ли прошлой, то ли позапрошлой. Мы стояли на перекрестке. Наши кареты, я имею в виду. А вы ехали в коляске. Вот с ним. Как ваше имя, кстати? – сказала я студенту, протягивая ему руку.

– Петер, – сказал он.

– Очень приятно. Адальберта-Станислава Тальницки унд фон Мерзебург. – Он пожал мою руку. – Так вот, – продолжала я, – я выглянула из окошка своей кареты, и мы с Анной слегка разговорились насчет оперы, лета, поместья и зимы в городе. Мы очень мило поболтали. А вы, Петер, были против. Вы все время говорили: «Анна, хватит! Анна, перестаньте!»

– Не помню, – сказал студент.

– А я помню, – вдруг воскликнула Анна, – помню прекрасно.

– Да, да, – сказал Петер, – что-то такое в этом роде, кажется. Но, по-моему, это были не вы.

– Одно из двух, – сказала я, – либо здесь слишком темно, либо я за эти полтора года сильно постарела. – Петер светски улыбнулся. – Но главное – мы узнали друг друга. Мой папа говорил всегда: «Штефанбург – маленький город». Я не верила. Теперь верю.

– Тальницки унд фон Мерзебург, – медленно повторила Анна, – И имя какое красивое. Адальберта-Станислава! А что вы здесь делаете, осмелюсь спросить? В этой, с вашей аристократической точки зрения, дыре? – Она показала рукой на низкие своды ресторана.

– У меня здесь недалеко квартира, – сказала я. – Предупреждая дальнейшие вопросы, объясняю. Не у нашей семьи, а у меня. У меня лично. Желаете знать адрес? Пожалуйста, запишите… Хотя нет. Пока незачем.

– Зачем же вам квартира в таком отчасти сомнительном районе? – спросил Петер.

– Это действительно дурной район? – я подняла брови. – По-моему, здесь очень тихо и уютно. Ни рабочих бараков, ни игорных домов, ни красных фонарей. Вы серьезно считаете, что на улице здесь могут ограбить или убить?

– Нет, нет, – тут же поправился Петер. – Сомнительный для аристократов. Когда-то, кстати говоря, здесь жили некоторые славные фамилии. Но сейчас все угасло и увяло. Особняки переделываются в многоквартирные дома. Аристократам здесь жить скучно, а простым людям дорого. Не пойми что. Промежуточное какое-то состояние, – задумчиво говорил студент.

– Кто же здесь живет? – спросила я.

– Разные люди. От отставных офицеров до прожившихся помещиков. Не живут, а доживают, я бы сказал.

– Но зачем вам квартира? Маленькая отдельная квартира в этом странном районе? – спросила Анна.

– А зачем вы ездили к графине фон Мерзебург? – возразила я и, видно, попала в точку.

– То есть, вы хотите сказать… – сказала Анна.

– Я ничего не хочу сказать, – сказала я. – Если вы о чем-то догадались, я никак не смогу выдрать вашу догадку из вашей головы. Но надеюсь, что она не перепрыгнет из вашей головы на ваш язык. – Сказав это, я покосилась на стойку и увидела, что кельнер куда-то вышел, а пьяный жирный дядюшка Йозеф все так же дрыхнет в дальнем углу. Я расстегнула пуговицу на блузке, ближе к поясу, засунула туда руку и показала Анне кончик револьверного дула. – Вы меня поняли, мои дорогие?

Я застегнула блузку, поправила жакет и чувствуя, что уже совсем заигралась, все же не удержалась от того, чтобы добавить:

– Не только рабочий класс и угнетенные народы недовольны. Некоторые аристократы тоже не в восторге, так сказать, от… – и многозначительно замолчала.

Кажется, я их здорово напугала.

Но зато я смогу узнать, что у моей мамы с этой Анной, с этим Петером, а главное, с этим якобы итальянцем, с этим красавцем Габриэлем. Моя с бухты-барахты снятая квартирка – пусть они думают, что это одна из секретных квартир в сети аристократического заговора.