Денис Драгунский - Дело принципа

Я, конечно, привирала немножко, но надо же было его напугать.

– Ну не так-то он уж и стар, – пискнул господин Фишер не своим голосом.

– Ну не стар, так и не юн, – оборвала я. – Не Байрон, не этот, как его там…

– Ну, ну, кто? – спросил он.

– Фу, какой вы необразованный человек! Чаттертон, поняли? Читали? Нет? Что вы окончили? Юридический факультет, а может просто полицейское училище? Чтобы работать с людьми нашего уровня, надо много читать. Знаете, кто такой Чаттертон? По глазам вижу, что нет. А я знаю. Я даже влюблена в него была, когда мне было лет тринадцать. По книжкам, господин тайный агент, по книжкам. Потому что он отравился в семнадцать лет в тысяча семьсот каком-то там году. И вообще, хорошее мы с вами место нашли для разговоров. Поехали, а? Я бы сама села на облучок, но не умею править лошадьми. В городе, я имею в виду.

– Значит, вам совсем не жалко родителей? – злобно сказал господин Фишер.

– Жалко, но так, вообще, – сказала я. – Папа человек немолодой, я же сказала. Ну, закончит жизнь красиво, в застенках тайной полиции. Об этом непременно будет в газетах. А мама? Что ж, мама. Она мне почти что, стыдно сказать, чужой человек. Душевно чужой, я имею в виду. Ну повесят. Ну, жаль, конечно, но сама я от этого вешаться не стану. А может быть, если у них все удастся, то повесят как раз вас. Так что, может быть, вы, господин Фишер, вовсе даже не кайзера спасаете, а заодно моих родителей, а просто себя, свою, извините за выражение, шкуру. Вы не обиделись?

– Ничуть, – сказал он. – Выйдемте из коляски.

– А это еще зачем? – спросила я. – И вообще, что это за коляска? Городской извозчик? Ничего не понимаю.

– Неважно, – сказал Фишер. – Но не извозчик, уверяю вас. Хотя похоже. Потому вы в нее и сели.

– Никуда я не пойду, – сказала я.

– Прошу вас, – сказал Фишер. – Мне дурно, доведите меня до аптеки. Вот видите, там.

Он взмахнул рукой куда вперед и вбок. Вернее, назад, потому что мы с ним сидели спиной к лошадям. Я обернулась и в сотне шагов увидела аптечную вывеску.

– Вы лжете, – сказала я.

– У меня болит сердце, – сказал он. – Я сейчас умру. Вы останетесь в коляске рядом с трупом.

– Я не боюсь покойников, – возразила я. – Они не кусаются.

– Вас задержит полиция.

– Откуда она здесь возьмется? – я пожала плечами.

– Полиция, – прошептал господин Фишер, вцепившись мне в руку, – полиция всегда появляется в самый неподходящий момент. Мне вправду дурно. Вы злая маленькая эгоистка. Но не настолько же?

– Вы меня не знаете, – сказала я. – Но, впрочем, ладно.

Я встала с сиденья, уложила на него Фишера и, перепрыгнув через него, вскочила на облучок. Схватила вожжи, цокнула, свистнула, дернула, нашарила под сиденьем какое-то подобие хлыстика. Коляска поехала. Я услышала тяжелый стук сзади. Очевидно, господин Фишер свалился на пол коляски. Я проехала мимо аптеки. Город был почти пустой. Править было очень легко. Мы повернули на большую улицу. Между домами мелькнула река. Я совершенно не понимала, куда мы едем. Ехать было приятно. Лошади бежали не очень быстро, но довольно резво. Две коляски нам уступили дорогу. Но я совершенно не понимала, как нам выехать на Эспланаду, чтобы с нее свернуть к нашему дому. Об улице Гайдна я не говорю. Какая-то колотьба происходила сзади – то ли Фишер хотел встать, то ли он уже бился в судорогах и агонии – я совершенно не понимала, а обернуться боялась, потому что экипажей и автомобилей навстречу попадалось все больше и больше, а лошади бежали так, как будто знают куда, и не очень-то слушались вожжей. Я, в сущности, и не правила. Править коляской я почти не умела. Несколько раз пробовала, когда мы жили в имении, но не любила этого. Верхом ездить не любила тоже.

Вдруг кто-то крепко обхватил меня сзади за пояс, вырвал вожжи у меня из рук и остановил лошадей. Я почувствовала сильный запах миндального ликера. Как будто человек сию секунду выпил рюмочку и вот невесть как оказался сзади меня.

– Тпру! – закричал человек. – Что за гонки?

Я обернулась. Это был Петер, тот самый приятель Анны. Петер, который Петар .

– Добрый вечер, – сказала я.

Мне показалось, что все это – начиная с разговора о нанятом убийце и дальше, с этой странной гонки по темным улицам – что все это мне просто приснилось. Я встряхнула головой. Я сидела на сиденье извозчика, а рядом со мной сидел этот самый Петер.

– А где он? – спросила я.

– Кто? – удивился Петер.

– Ну этот… этот тип с кожаным портфелем.

Я не хотела называть его имени, поэтому так сказала.

– Здесь не было никого с кожаным портфелем, – сказал Петер. – Я шел мимо кафе, видел, как вы оттуда вышли, потом покачнулись, ухватились за дерево. Я вас сразу не узнал. Я сначала подумал, что это какая-то пьяная девица вышла наружу и ей стало дурно от свежего воздуха. Так бывает. Я увидел, как эта девица, то есть вы, простите, начала сползать вниз и просто уселась в траву, прислонившись щекой к шершавой коре дерева. Я остановился, шагнул поближе. Чисто по-человечески, знаете ли, нехорошо проходить мимо, когда кому-то дурно. И тут узнал вас и кликнул извозчика. Вы были как сомнамбула. Я вас с трудом затащил в коляску и вот уже минуты три, наверно, жду, когда вы очнетесь и скажете, куда ехать.

Я помотала головой. Голова болела. Я огляделась, слегка высунувшись за наполовину сложенный верх коляски. Действительно, совсем рядом была дверь какого-то кафе. Но что это было кафе, то самое или другое – я точно не знала.

– Сколько минут, вы говорите? – спросила я.

– Три, – ответил Петер, – самое большее – пять. – Он расстегнул сюртук и вытащил из жилетного кармана часы на цепочке, кажется, золотые. – Я не замечал специально, но у меня неплохое чувство времени, знаете ли.

Я внимательно на него посмотрела, постаралась заглянуть в глаза. Было почти совсем темно, но в свете дальних электрических фонарей все-таки видно было, что он смотрит на меня пристально и даже как будто заботливо.

Как-то все слишком складно получилось.

Фишер рассказывает мне про всю эту грандиозную террористическую интригу. Называет имя Петера, потом исчезает. Я выхожу наружу, теряю сознание. Отчего так? Может, он мне подсыпал какой-нибудь гадости? Значит, сам он исчезает и передает меня из рук в руки этому Петеру. Слишком ловко.

– Вам нехорошо, – сказал Петер. – Поедемте, я отвезу вас домой. А хотите, заедем в аптеку, попросим капель? У вас не кружится голова? Вас не тошнит? Вы не чувствуете сильного сердцебиения? Что вы вообще чувствуете?

Он взял меня за руку поверх перчатки. Его палец скользнул под перчаточную застежку, туда, где пульс. Другой рукой он снова вытащил свои золотые (теперь я это точно видела) часы. Как будто чуточку хвастался.

– Вы умеете измерять пульс? – спросила я.