Эдвард Резерфорд - Сарум. Роман об Англии

Годефруа сидел за массивным дубовым столом. На стене висел деревянный щит, выкрашенный алым, с изображением белого лебедя. Геральдическое искусство только зарождалось, но среди рыцарей уже вошло в обычай обзаводиться если не гербом, то символом своего рода. Для Годефруа таким символом стали лебеди, во множестве водившиеся в окрестностях Авонсфорда. Каминное отверстие перегораживала деревянная перегородка, потемневшая от дыма; по обоим концам ее красовались резные лебеди – творение умелых рук Годрика. Годефруа все-таки взял его в пастухи, и юноша в благодарность преподнес своему господину изящную резьбу.

«Надо бы попросить его еще что-нибудь вырезать», – рассеянно подумал рыцарь.

Впрочем, сейчас было не до украшений. На следующий день Николас должен вынуть стекла из окон верхнего этажа и заложить проемы кирпичом, превратив их в бойницы. Пришла пора укреплять манор.

– На всякий случай, – вздохнул Годефруа.

Он призвал к себе троих детей и жену – миловидную и услужливую дочь бретонского рыцаря – и объявил им:

– Джон Шокли завтра отвезет вас в Лондон. Я дам вам половину наших денег. Родственник Джона подыщет вам жилье и позаботится о вашей безопасности.

Лондон еще со времен Альфреда Великого занимал особое положение. Самый крупный порт в королевстве был неприступной крепостью, и, хотя Вильгельм Завоеватель и построил в нем грозный замок для устрашения покоренных англосаксов, вольные жите ли города выдвигали свои условия любому монарху, взошедшему на престол. Годефруа знал, что там его семья будет в безопасности, а если сам рыцарь окажется на стороне побежденных в междоусобной войне, то из Лондона жене будет легче договориться о выкупе мужа.

– Ах, и какие беды грядут? – спросила она.

– Скорее всего, мятежники захватят запад и бои начнутся в окрестностях Сарума. Мы должны быть готовы к худшему.

Отпустив родных, Годефруа вернулся к работе. На столе лежали два фолианта и счетная доска-абак, привезенная рыцарю в подарок из Средиземноморья. Годефруа быстро научился ею пользоваться и сегодня с раннего утра занимался хозяйственными делами.

В «Книге Страшного суда», всеанглийской земельной описи Вильгельма Завоевателя, манор Авонсфорда описывался так:

«Ришар де Годефруа получил Авонсфорд в ленное владение от Эдуарда Сарисберийского. В царствование короля Эдуарда выплачивалась дань с 6 гайд. Земли достаточно для 30 пахотных полей. В домене 10 пахотных полей и 20 серфов; 30 вилланов и 15 бордариев, у которых 20 пахотных полей. Есть луг размером в 4 пахотных поля и пастбище для общинного скота. Есть церковь».

В общем, поместье было обычным феодальным манором с доменом – господской землей, которую обрабатывали отдельно, – и общинной землей, которую лорд делил с вассалами. Доходы поместья составляли двадцать фунтов в год. Еще десять фунтов в год приносило поместье в Нормандии, за которым присматривали родственники жены, но туда Годефруа приезжал редко.

А несколько лет назад Годефруа приобрел право опеки поместья в Девоне – по закону опекуну позволялось получать доход с земель, принадлежащих вдове или несовершеннолетнему отпрыску покойного до повторного замужества вдовы или совершеннолетия наследника. Право опеки возникло для защиты наследуемых владений, но в действительности сложная система имущественных отношений приводила к злоупотреблениям: опекуны с выгодой для себя продавали самые ценные участки и возвращали законным наследникам жалкие остатки. Годефруа с честью относился к своим обязанностям опекуна, и поместье в Девоне приносило ему еще двадцать фунтов в год.

Этой весной он решил продать как можно больше товаров и обратить движимое имущество в звонкую монету. Годефруа велел сельскому старосте откормить коров и овец и к середине лета отвести стада на рынки в Уилтоне и в Сарисберийском замке. На взгорьях начался сезон стрижки овец; половину руна забирал фламанд ский торговец (в то время Фландрия славилась шерстяными тканями), а остальное тоже продадут на окрестных рынках, вместе с зерном и сыром из сыроварен в поместье. По подсчетам Годефруа, через две недели он сможет послать семье в Лондон еще десять фунтов.

Наконец он закончил дела, со вздохом оттолкнул счетную доску и потянулся к одному из двух фолиантов на столе.

В отличие от большинства рыцарей, Годефруа знал грамоту. Школы теперь существовали повсеместно, не только в монастырях, как в прошлые века. В школах Лана, Шартра, Парижа и Болоньи обучались праву, философии и литературе великие средневековые схоласты, например Пьер Абеляр, возлюбленный Элоизы. В Оксфорде возникла богословская община; школа существовала и при Сарисберийском соборе, и среди ее учеников был прославленный богослов и схоласт Иоанн Сарисберийский, ставший впоследствии епископом Шартрским. Впрочем, среди знати обучение грамоте считалось занятием презренным, однако Годефруа гордился своими скромными познаниями. Он неплохо читал по-латыни, что позволяло ему понять содержание королевских грамот и изучить труды по истории Британии, написанные Вильгельмом Мальмсберийским. По-английски Годефруа читал бегло; среди его драгоценных восьми книг был сборник трактатов Боэция, двести пятьдесят лет назад переведенных на английский Альфредом Великим, – стоицизм раннехристианского философа успокаивал рыцаря. Однако больше всего Годефруа любил лирические баллады франкских поэтов-трубадуров, повествующие о доблестных подвигах и о куртуазной любви к прекрасной даме, служению которой благородные рыцари посвящали всю жизнь. Чудесные стихи открывали ему волшебный мир, далекий от мрачной действительности Сарисбери, и суровый нормандец восхищался недосягаемыми идеалами рыцарства.

Неделю назад ему прислали новую книгу – небольшой том, дурно переведенный с латыни на франкское наречие; вдобавок у переписчика оказался ужасный почерк. И все же крохотная книжица, умещавшаяся в ладонях рыцаря, доставила ему огромное удовольствие. Он с улыбкой положил ее в кожаный кошель на поясе и вышел из дому.

Час спустя он завершил обход полей, вместе со старостой осмотрел стада – здоровы ли овцы, не начнется ли мор – и одобрил качество руна, а потом отправился на излюбленное место.

Годефруа часто приходил на холм у взгорья, в полумиле от манора, и часами сидел на поляне. В детстве он любил здесь гулять и всякий раз шел одним и тем же путем: по крутой тропке, вьющейся по березняку в долине, потом по склону, через пустошь, заросшую густым кустарником, Годефруа выходил на взгорье, откуда открывался великолепный вид на пустынные меловые гряды, тянущиеся на север и на восток. Там, в кольце деревьев на пригорке, была поляна, посреди которой высился круглый холмик девяносто шагов в поперечнике, с легкой впадинкой посередине.