Эдвард Резерфорд - Сарум. Роман об Англии

С приходом зимы Портий позабыл о своей служанке – его отвлекли заботы и дела в Саруме. Однажды к нему пришел Нумекс и смущенно предложил:

– Почему бы нам не перестроить виллу?

Поначалу Портий отнекивался – для этого пришлось бы нанимать опытных строителей.

Коротышка-каменщик упрямо помотал головой и объявил:

– Я и сам прекрасно справлюсь.

Как выяснилось, Нумекс многому научился у римских мастеров и самостоятельно разработал систему обогрева для виллы в Саруме и даже предложил построить небольшие термы с подачей воды из близлежащего ручья.

– А пол выложим мозаикой, с изображением Нептуна и дельфинов, совсем как в Акве-Сулис! – воскликнул Нумекс. – Я знаю, как это сделать.

Портий улыбнулся и, поразмыслив, рассказал о предложении каменщика Тосутигу.

– Наконец-то в Саруме будет настоящая римская вилла! – с восторгом сказал старый кельт. – Не хуже, чем у Когидубна.

Портий и сам хотел расширить и улучшить дом. Имение приносило доход, а щедрого жалованья смотрителя хватило бы на постройку небольшого дворца. Семья ни в чем не знала нужды, сыновей обучал опытный наставник, а вдобавок Портий собирался прикупить участок земли в Венте и построить там еще одну виллу. Однако же дело было не только в деньгах.

Приезд Марка и Лидии заставил Портия пересмотреть свое отношение к Саруму. Он без лишних сожалений признал, что заблуждался, надеясь на возвращение в Рим. У него было прекрасное имение и жена, безразличная к имперской роскоши, а сам он занимал относительно важный, хотя и провинциальный пост… Самое время смириться с тем, что семья будет жить в глуши, ведь даже здесь, в далекой римской провинции, можно приобщиться к благам цивилизации.

Он с готовностью приступил к разработке планов нового жилища. Нумекс взялся за дело с неменьшим рвением, и, к немалому раздражению Мэйв, полы в доме взломали, стены снесли, и всему семейству на время пришлось переехать в дом Тосутига. Краснолицый каменщик, с ног до головы перемазанный глиной и мелом, целыми днями пропадал на стройке и при каждом удобном случае повторял:

– Потерпите чуть-чуть, уже немного осталось.

Нумекс, увлеченно копая канавы для системы подземного обогрева, внезапно обнаружил под полом старой виллы круг камней диаметром примерно десять футов – остатки древнего сооружения, очевидно служившего жилищем в незапамятные времена. Под одной из каменных стен, в куче щебня, нашлись три кремнёвых наконечника и каменная женская фигурка размером с кулак. Нумекс ре шил показать ее Портию.

Римлянин с любопытством разглядывал грубо высеченное изваяние, дышавшее странной силой, – тяжелые чресла, пышные груди…

– Это богиня Сулия, – сказал Нумекс.

Портий снова посмотрел на фигурку и задумчиво кивнул:

– Забери ее себе.

– Нет, – помотал головой каменщик. – Лучше построим ей святилище рядом с термами.

Портий улыбнулся – похоже, кельт наивно полагал, что примитивное изваяние и впрямь изображает богиню, – и согласно кивнул:

– Что ж, будет у нас храм Сулии Минерве.

Нумекс построил у западной стены терм небольшое святилище и благоговейно положил свою находку на алтарь. Так, почти две ты сячи лет спустя Акуна, жена древнего охотника, снова обрела дом – в некотором смысле она и впрямь была хранительницей здешних мест.

Строительство новой виллы закончили следующим летом. Тосутиг, преисполненный гордости, с удовольствием разглядывал особняк. К торцам дома пристроили два крыла, в одном из которых помещались термы. Мощеный двор позади виллы окружала изящная колоннада. Полы были выложены каменными плитами, а в главном зале – мрамором. Помещение обогревалось подземными трубами, по которым шел горячий воздух из печи, расположенной за домом. Термы украшало мозаичное панно с изображением фазанов. К вящему восторгу Тосутига, в окно главного зала виллы вставили толстое зеленое стекло. В Риме дом сочли бы скромной деревенской усадьбой, однако в Саруме он был настоящим дворцом.

Старый кельт благодарно хлопнул зятя по плечу, расцеловал Нумекса в обе щеки и воскликнул:

– Друзья мои, теперь нам есть чем гордиться!

Все эти нововведения оставили Мэйв безучастной. Она не возражала против улучшений, но восторгов мужа и отца не разделяла. Портий отнесся к этому равнодушно. Все свои силы он направил на воспитание сыновей и больше не заставлял жену учить латынь или жить по римским обычаям. Мэйв была довольна жизнью, гордилась умом и способностями мужа, прониклась важностью его назначения и с умилением взирала на новый дом, однако считала это частью чисто мужских увлечений, которые ее не касались.

Пылкая страсть Мэйв к мужу со временем поутихла. Сыновья росли под присмотром наставника, а Мэйв целые дни проводила с дочерью, знакомила ее с кельтскими обычаями, учила ездить верхом и часто уходила с ней в рощицу на холме, где стояло древнее святилище лесных богов. Мэйв по-прежнему делила ложе с Портием, но бурные ласки сменились ровным теплом, и ей часто казалось, что муж холоден к ее порывам. Она не жаловалась, однако стала сторониться Портия, который слишком много внимания уделял службе, а не жене.

Сам Портий, увлеченный делами и заботами, тоже забыл о своем влечении к Мэйв. Он завершил строительство новой виллы и вернулся в Акве-Сулис, где возобновил ежевечерние беседы с иудейской рабыней. Наоми рассказывала ему не только о своем всемогущем боге, но и о последних событиях в Палестине, о многочисленных сектах и религиозных распрях. По ее словам, одну из таких сект основал иудейский пророк из Назареи, которого римляне распяли на кресте. Многие называли его лжецом, но ходили слухи, что он-то и был настоящим иудейским Мессией, спасителем человечества, принявшим мученическую смерть. Теперь его культ распространился и за пределы Иудеи.

Портий никогда не слышал ничего подобного и мудро решил, что Римская империя справится и с этими фанатиками. Наоми постоянно говорила о своем боге – незримом и бесплотном, но вездесущем, всемогущем и всезнающем, в отличие от сонма римских богов, наделенных понятными, человеческими качествами. Она серьезно глядела на Портия и часто спрашивала:

– Что ты об этом думаешь?

– Ты задаешь вопросы не как женщина, а как философ, – со смехом отвечал он, смущенный настойчивостью девушки.

Портий с раннего детства усвоил, что философия – занятие ученых и знатных мужей и предаваться ему надо на покое и с достоинством, как учил Цицерон. Наставник Портия постоянно напоминал ему, что не следует обсуждать философские вопросы с людьми низкого рода – это возбуждает их и делает неуправляемыми. Портий понимал, что с женщинами говорить о религии не имеет смысла, да и мужчинам негоже изучать различные системы верований. Для истинного римлянина не существовало пылких убеждений в существовании незримой высшей силы – жизнь его опиралась на взвешенные размышления, трезвость суждений, сдержанность, храбрость и любовь к родине. Богов следовало почитать и приносить им подобающие жертвы – в этом, а не в мистических таинствах и заключался общественный долг римского гражданина. И все же Портия до глубины души волновала неколебимая вера кареглазой рабыни в незримое божество.