Эдвард Резерфорд - Сарум. Роман об Англии

– Жители Сорбиодуна и Венты еще вспомнят древних богов!

К полудню Петр с отрядом наемников приехали в Сорбиодун. Юноша предполагал, что германцы разобьют лагерь в долине, где в домах, окруженных деревянным частоколом, жили около десятка крестьянских семей. Предводитель наемников, оглядев окрестности, помотал головой и решительно кивнул в сторону дуна:

– Вот это место можно защитить.

– Как скажешь, – вздохнул Петр.

Крепость на холме забросили несколько поколений назад. На широкой площадке, окруженной высоким, поросшим травой земляным валом, еще сохранились покосившиеся лачуги, и Нуминций решил устроить в дуне загоны для скота. Из бревенчатой хижины на западной стороне вышел единственный обитатель древней крепости и медленно зашаркал навстречу Петру и германцам.

– Это Тарквиний, наш пастух, – объяснил юноша.

Морщинистое, узкое лицо старика потемнело от времени, длинные плети седых волос рассыпались по сгорбленным плечам, но хитрые, близко посаженные глаза, выдававшие принадлежность к речному народу – так до сих пор называли в Саруме семьи, жившие у реки, – оставались ясными и проницательными. Много лет назад он овдовел, ушел от детей и поселился в дуне. Семейство Портиев смирилось с присутствием старого пастуха. Однажды Констанций в приступе набожности разрушил святилище речной богини Сулии, несколько сот лет стоявшее рядом с виллой, а Тарквиний украдкой подобрал каменную фигурку и построил скромный алтарь у своей хижины в дуне. Местные жители относились к старику с боязливым уважением: поговаривали, что ему ведомы волшба и всевозможные заговоры.

– Привел? – спросил Тарквиний, разглядывая германцев.

– Они здесь лагерь разобьют, – объяснил Петр. – Присматривай за ними.

– Если что удумают, я им во сне глотки перережу, – презрительно усмехнулся старик.

– Мой управляющий принесет вам еду, – сказал Петр наемникам и направил лошадь к дороге.

Пастух медленно побрел следом.

Чуть погодя юноша склонился в седле и негромко спросил старика:

– Вечером увидимся?

– Да, все готово, – кивнул Тарквиний.

– Вот и славно, – ответил Петр и, довольный собой, поспешил на виллу к матери.

Плацидия с Нуминцием весь день занимались хозяйственными делами. Управляющий, приземистый вдовец, долгие годы служил Портиям, и Плацидия высоко ценила его неколебимую верность, расторопность и ум. Она обучила его чтению и письму, и теперь Нуминций не только присматривал за имением, но и вел строгий учет всем доходам и расходам. Делами имения занималась Плацидия, поскольку Констанцию претили скучные занятия и на все вопросы жены он рассеянно отвечал:

– Вы с Нуминцием и без меня прекрасно справитесь.

Такое безразличие поначалу удивляло Плацидию, однако вскоре перестало ее беспокоить. Ей было приятно общество управляющего, а беседы с ним приносили удовлетворение.

Нуминций только что рассказал ей, что местный скотовод предложил отдать Портиям часть своего скота за треть зерна будущего урожая. Плацидия, одобрив сделку, внезапно спросила:

– Как ты думаешь, не зря мы наняли германцев?

– Не зря, – помолчав, серьезно ответил Нуминций.

– Муж этого не одобрит, – вздохнула она.

– Имению нужны защитники, – нерешительно начал управляющий и, покраснев, добавил: – Особенно тебе.

Плацидия улыбнулась, догадываясь о чувствах, которые питал к ней Нуминций. Трудность заключалась в другом: надо было сообщить о наемниках Констанцию так, чтобы не ущемить его гордость.

Нуминций, по обыкновению, угадал ее мысли и негромко произнес:

– Это давно следовало сделать. Настало время прекратить споры и готовиться к обороне.

Плацидия согласно кивнула, обрадованная его поддержкой, и с ласковой улыбкой посмотрела на управляющего – отношения между госпожой и слугой иного не позволяли. Тут в вестибюле послышались шаги Петра, и Плацидия обернулась к двери.

Констанций Портий усердно молился.

Весь прошлый день он провел в одиночестве, сгорая от стыда за свой безрассудный поступок. К вину Констанций не прикасался, поэтому сейчас мыслил здраво и лихорадочно придумывал, как лучше всего защитить имение. «Для начала надо вооружить Нуминция и прочих слуг», – решил он, стоя на коленях в молельне.

Молельня располагалась в северо-восточном углу виллы. Скудость обстановки с лихвой возмещалась прекрасной напольной мозаикой: на темно-зеленом фоне выделялось изображение человека в белых одеждах, с поднятыми и раскинутыми в стороны руками ладонями наружу – в традиционном жесте заступнической молитвы, называемом «оранта». На бледном лице под широкими дугами бровей горели огромные черные глаза, глядящие в неведомую даль. В руке человек сжимал хризму – символ своего имени, Христос.

– Paternoster, qui in coeli… – молился Констанций. – Отец наш, сущий на небесах, не оставь своих рабов в беде!

Белую штукатурку стены напротив входа украшали алые письмена:

Сами по себе слова не имели особого значения, но внимательный читатель заметил бы, что они образуют полный палиндром, то есть читаются одинаково слева направо, справа налево и сверху вниз. Однако для христиан они были исполнены глубокого смысла, корнями уходящего в далекие времена, когда римские императоры запрещали христианскую веру и преследовали ее сторонников. Загадочная фраза представляла собой анаграмму, пять слов дважды складывались в выражение:

При этом оставались неиспользованными четыре буквы – две «А» и две «О», обозначающие греческие альфу и омегу – библейское определение Бога. После принятия христианства семейство Портиев молилось перед этой надписью.

Внезапно Констанций почувствовал, что у дверей молельни кто-то стоит, и, обернувшись, увидел на пороге Петра, Нуминция и Плацидию. На щеке жены пылало багровое пятно – след вчерашнего удара. Констанций залился краской стыда.

– Я нанял германцев, на целый год, – заявил Петр. – Они стоят лагерем в дуне.

Констанций, побледнев от гнева, уставился на сына. Юноша с вызовом посмотрел в глаза отцу. Сыновнее неповиновение вызвало у Констанция небывалую ярость. «Щенок, да как он посмел…» – мелькнула мысль, но Констанций сдержался, заметив озабоченный взгляд жены, встал с колен и холодно произнес:

– Ты пошел наперекор моей воле.

– Он поступил правильно, – ласково, примирительно сказала Плацидия.

Констанций, не обращая на нее внимания, вперил злобный взор в Петра и повторил: