Кэтрин Уэбб - Незаконнорожденная

– Кому такое может понравиться? Просто я оплакивала Элис как свою сестру и мечтала открыть правду о том, что с ней случилось. Вы тоже ее оплакивали и тоже хотели знать о ее судьбе. Поэтому я и рассказала вам всю правду, какой бы страшной и горькой она ни казалась.

– А тот, кто убил Элис, муж Рейчел Уикс, он мертв? Ты уверена в этом?

– Да, он умер, этот никчемный негодяй.

– Может, и никчемный, но, выходит, он тоже о ней горевал, хотя и по-своему. Марионетка, которую моя мать дергала за веревочки… Мне не следовало бы верить ни одному твоему слову, выгнать тебя вон – и на этом закончить.

– Но вы знаете, что я сказала правду.

– Ты обвиняла меня многие годы и была полностью уверена в моей вине.

– Я это помню и… прошу прощения.

– А теперь ты с такой же убежденностью винишь в ее смерти мою мать.

– Да, вашу мать и вашего деда, который был очень плохим человеком. Совсем не таким, каким казался. Мне это точно известно, и я не намерена от вас ничего скрывать, хотя вы и Элис его любили.

– Тебе известно, что он был плохим? Откуда тебе это известно? – гневно спросил Джонатан.

– Потому что… потому что он меня изнасиловал. В тот самый день, когда пришел сказать, что я больше никогда не увижу Элис. И потом делал это снова и снова, пока не умер. Клянусь жизнью, что не обманываю. – Джонатан отвернулся, как будто ему стало невыносимо на нее смотреть; и Пташка увидела, как из глаза у него выкатилась слеза и упала на подушку. – Вы, верно, не знаете всех подробностей его смерти, сэр?

– Он скончался от апоплексического удара, – произнес Джонатан холодно. – Внезапно и без страданий.

– Ваш дед умер на Линетте, нашей новой горничной. Она сопротивлялась так яростно, что он перенапрягся и его сердце не выдержало. Вы просто везунчик, сэр, потому что, кроме вас, никто его не оплакивал. – «Если он мне не поверит, меня выгонят отсюда, и я больше никогда его не увижу». – И… вы узнали бы гораздо раньше… ну, то, что Элис приходилась лорду Фоксу дочерью, если бы капитан Саттон отдал вам ее письмо сразу, – проговорила Пташка и протянула листок бумаги. Рука Джонатана задрожала, когда он его взял. – Написанное здесь подтверждает справедливость моих слов.

Пташка ждала, когда Джонатан закончит читать, и видела, как двигались желваки у него под кожей, выдавая бурю одолевавших его чувств.

– Мать лгала мне всю жизнь, это я понял уже давно, – произнес он сквозь сжатые зубы.

– Сэр… – прошептала Пташка. – Сэр, можно у вас попросить одно из ее писем?

– Что?

– Мне очень хочется иметь у себя одно из писем Элис, которую я так сильно любила. Понимаете, просто для того, чтобы хранить какую-то вещь, которой касалась ее рука.

– У меня нет других ее писем, – нахмурился Джонатан. – О каких письмах ты говоришь?

– Обо всех ее письмах. О тех, которые писали ей вы и которые она писала вам. Ваши она хранила в спальне в шкатулке из розового дерева, которая исчезла после смерти Элис. Я думала, ее взяли вы. Это не так, сэр?

– Нет, не так, – покачал головой Джонатан. – Я не брал. А ее письма ко мне я… уничтожил. – На миг его голос дрогнул. – Я их сжег. Все. Когда вернулся и подумал, что она… когда поверил тому, что мне о ней рассказали. Теперь я об этом жалею… Очень жалею.

– Но если ваших писем нет у вас, то к кому они попали? А то письмо, которое я у вас потихоньку взяла, чтобы прочесть? То, которое вы незадолго до смерти Элис прислали из Коруньи, перед тем как покинуть Испанию?

– Я не знаю, кто их взял. Наверное, дед. А то письмо из Коруньи… Я его не отправил. И она его никогда не видела. Оно лежало у меня в кармане во время всего моего пути в Брайтон, а затем, когда я получил письмо Элис, оно пропутешествовало вместе со мной до Батгемптона. У меня так и не появилось случая его отослать. Оно хранилось у меня всегда.

– Вот как… – пробормотала Пташка, чувствуя, как у нее исчезает последняя надежда. – Выходит, письмо, возвращенное вам, является последним напоминанием об Элис, последним доказательством того, что она когда-то жила, если не считать воспоминаний.

– Да. Им было мало ее уничтожить, – проговорил Джонатан, опустив глаза. Его брови сурово сдвинулись, тонкие губы изогнулись в горькой усмешке. – Позови ко мне мать. Немедленно.

Пташка послушно встала, не говоря ни слова. Она тихонько постучала в дверь спальни миссис Аллейн, и та сразу же велела войти. Ее немолодое лицо осунулось от переживаний, но глаза тотчас вспыхнули надеждой и счастьем, едва Пташка сообщила, что Джонатан просит ее прийти.

«Радуйтесь, мадам. Еще немного, и вам предстоит почувствовать всю тяжесть своей вины».

Пташка шла за ней следом до спальни Джонатана, у двери которой миссис Аллейн обернулась и бросила на девушку хмурый взгляд.

– Почему ты тащишься за мной по пятам, словно комнатная собачка? Ступай на кухню, принеси говяжьего бульона и чая. Да прихвати бренди, пожалуй.

– Нет, мадам. Я больше у вас не служу, – возразила Пташка, и эти слова заставили ее сердце затрепетать от страха и восторга. От волнения у нее пробежал по спине холодок.

«Наконец-то я вырвалась на свободу».

– Что? Как ты смеешь со мной спорить? Немедля ступай и… – Она не закончила. Что-то в том, как Пташка стояла, наполненная решимостью, заставило Джозефину осечься. – Ну что ж, – проговорила она недоверчиво, но почти смирившись с происходящим. – Не служишь так не служишь. Значит, так тому и быть.

Пташка покачала головой:

– Вы меня не поняли, мадам. Я теперь служу вашему сыну. Только он может отослать меня прочь.

Джозефина пристально посмотрела на девушку и стала еще бледнее.

«Она, верно, хочет узнать, что дает мне право разговаривать с ней подобным образом. Ну, пусть узнает».

И тут Пташка поняла, что Джозефина побелела не от гнева, а от страха, и ей снова стало жаль свою бывшую хозяйку. Она вспомнила и прежние страдания Джозефины, и то, с чем этой женщине теперь предстояло жить.

«Вины Элис тут нет. Что посеешь, то и пожнешь, всегда говорила Бриджит в подобных случаях».

С надменным выражением, из-за которого ее лицо выглядело точно маска, Джозефина пошла к постели сына, и Пташка двинулась за ней, словно мстительная тень.

Джонатан осторожно приподнялся, чтобы сесть на постели прямее. Его лицо блестело от пота, и он глубоко дышал, раздувая ноздри.

– Джонатан! Дорогой мальчик, я так рада, что ты очнулся и хорошо себя чувствуешь, – сказала Джозефина.

– Ты в этом уверена? – спросил Джонатан, буравя ее гневным взглядом.

– Конечно… Почему ты об этом спрашиваешь?

– Потому что ты лгунья. Ты врала всю свою жизнь. Ты лгала моему отцу, лгала всему миру, лгала мне. Ты убила Элис Беквит своей ложью.

На миг Джозефина застыла, а потом метнула в Пташку яростный взгляд, подобный удару кинжала.