Антония Байетт - Детская книга

– Ужасно странно, что приходится соблюдать пристойность, хотя мы так давно друг друга знаем. Очень глупо.

В палящем июне, через несколько недель после доклада Метли, Чарльз – Карл погрузил велосипед в поезд на вокзале Чаринг-Кросс, вылез в Рае и поехал через Ромнейское болото, мимо Ист-Галдфорда, Манипенни и Брумхилл-Левел, лавируя между плотинами и сточными канавами, видя, как над головой кружатся ржанки, слыша крики гусей и плеск играющей рыбы. Он проехал вдоль водоотводного канала Джурис-Гат к Пигуэллу, обогнул Мидрипские пруды и армейские стрелковые полигоны в Лидде. Наконец он подъехал к домику, стоящему на отшибе, в саду, продуваемом всеми ветрами, но полном цветов. Перед домиком висела нарисованная доска: «Коттедж „Бёрдзкитчен-корнер“». Домик был старый, кирпичный, с верандой, перед которой стояла скамейка. Газон небольшой, неровный, с подсыхающей травой. На газоне маленькая девочка играла с разномастными глиняными чашками, тарелками, блюдцами. Вокруг нее расселись куклы и игрушечные звери. У девочки были длинные тонкие каштановые волосы и аккуратное личико.

– Если не будешь шалить, – говорила она тряпочному барсуку, – получишь два кусочка.

Девочка разлила по чашкам воду из чайника и разложила по тарелкам головки одуванчиков.

– Хотя ты все равно всегда шалишь, – добавила она, подняла голову и увидела Чарльза – Карла.

– Привет, Энн, – сказал он.

Она встала, повернулась и убежала в дом. И снова вышла уже в сопровождении Элси, вытирающей о фартук испачканные в муке пальцы.

– Я так просто, проезжал мимо, – сказал Чарльз, робко улыбаясь.

– Здесь не так часто люди проезжают, особенно оттого, что эта дорога никуда толком не ведет.

– А мне она понравилась. Вот я взял да и поехал по ней.

– Сядь, – приказала Энн. – И я дам тебе чаю с пирогом.

– Можно? – спросил он у Элси.

– Думаю, да, – ответила она.

Так что он сел на скамью, и ему вручили чашку синего люстра с чистой водой и розовую тарелку с двумя одуванчиками и маргариткой.

– Красивые чашки и тарелки, – сказал Чарльз – Карл.

– Это Филип для нее делает. Хотя нет – ту тарелку, что вы держите, я сама сделала много лет назад.

Они помолчали. Карл полез в свой заплечный мешок, вытащил перевязанный ленточкой сверток в блестящей зеленой бумаге и вручил его Энн. Она содрала бумагу. Это оказалась книжка детских стихов с красивыми картинками. Энн прижала ее к груди и сказала Чарльзу – Карлу:

– Я вообще умею читать, совсем-совсем сама.

– Правда, умеет, – подтвердила Элси. – Я ее научила.

И добавила:

– Можете остаться на ужин, если хотите. У нас есть треска, хватит на троих, картошка и соус из петрушки.

– С удовольствием.

Так что они пошли в дом, уселись за стол и продолжали мирно беседовать – как с Энн, так и о ней.

– А миссис Оукшотт в отлучке?

– Она уехала на лекцию в Хайт. А Робин убежал играть с приятелем. Так что мы тут наслаждались мирным одиночеством, пока не появились вы.

Элси к этому времени стала помощницей учительницы в школе Паксти. За это ей кое-что платили, и она делила домик с Мэриан Оукшотт. Чарльз – Карл, похвалив сочную треску и свежий соус, спросил, интересна ли работа – сбылись ли ожидания Элси.

– Интересная, да, – ответила Элси. – Мне нравится быть нужной и приятно смотреть, как радуются малыши, когда начинают читать. Но мне этого мало. Не знаю, будет ли мне когда-нибудь довольно.

– Мне ужасно нравится смотреть, когда у вас такое лицо, как будто сердитое. Это было первое, что я в вас заметил, – такое конструктивное недовольство.

– Ну, я думаю, это вряд ли поменяется.

– Не знаю…

Элси резко встала и принялась мыть посуду. Чарльз – Карл взял полотенце и стал вытирать тарелки. Энн убрела прочь, свалилась на диван и заснула. Взрослые вышли и сели на скамью у веранды, глядя на заросли камышей и полосы гальки. Карл сказал:

– Вы единственный человек в целом мире, с которым мне совсем спокойно. Хотя вы такая колючая и ничем не довольная.

– Мне с вами тоже нравится. Но это ни к чему не ведет. Дальше пути нет. Эта дорога идет к полосе гальки и там просто кончается.

– Мне бы хотелось видеть вас гораздо чаще… быть с вами. Ваше общество мне полезно.

– Мое общество не полезно никому, кроме Энн. Ну и малышей в школе, надо полагать. Видите ли, мистер… Карл, я сделала ошибку, но не собираюсь ее повторять.

– Все будет совсем не так, как тогда.

– Вы ведь не знаете, как было «тогда». Как я сама себе постелила, так мне теперь и лежать. У меня есть хорошие друзья. А мы с вами – как на чаепитии понарошку, с водой и одуванчиками. Мы с вами из двух разных миров, и они вместе не сходятся.

– Я в это не верю.

– А я думаю, что верите. Вы ведь даже не сможете привести меня домой, в свое высокородное семейство, – не сможете, не обманывайте себя. Мы с вами вместе каши не сварим.

Вместо ответа Чарльз – Карл обхватил ее руками и яростно сжал в объятиях. Он и сам этого не ожидал. Их головы сблизились. Он сказал:

– Я хочу тебя. Ты мне нужна. Мне нужна ты.

У нее в глазах стояли слезы. Он их вытер. Он поцеловал ее; оба дрожали; поцелуй был осторожный, а не жадный.

– Мне нельзя с тобой. Я должна быть респектабельной.

– О любовь моя, я знаю. Я знаю.

Они отпрянули друг от друга, потому что из домика вышла Энн. Чарльз – Карл сказал, что ему пора. Он спросил:

– Можно я буду приезжать?

– Я же не могу запретить тебе проезжать мимо… по дороге, которая никуда не ведет…

– Я вернусь. Скоро.

– Энн, скажи спасибо мистеру Уэллвуду за книжку.

Он уехал.

В начале пасхального семестра Герберт Метли снова приехал в Кембридж. Ньюнэмское литературное общество пригласило его провести беседу в неформальной обстановке, за чайным столом, в Норт-холле. Метли говорил о переменах, которые должны произойти, уже происходят в жизни женщин по мере того, как торжествует политика разума. Он сказал, что женщины имеют право на удовлетворение всех своих нужд, но не упомянул ни о свободной любви, ни о предложенных мистером Уэллсом государственных детских. Флоренции казалось, что он говорит специально для нее, откликается на ее интерес и держится подальше от того, что ее не интересует. Она вспомнила теплое пожатие его худой руки в Королевском колледже. Она смотрела на его лицо и тело. Он некрасивый, это несомненно. Шея напряженная, слишком мускулистая вокруг адамова яблока. Рот слишком большой, но не вялый, а очень подвижный. Брови танцевали на лице, пока Метли переходил от приятных тем к неприятным. Он по-мальчишески откидывал волосы с лица, но был мужчиной, а не мальчиком. Флоренция снова вспомнила хватку его рук. После беседы женщины кинулись к писателю с вопросами. Флоренция спросила, думает ли он, что брак со временем отомрет, и Метли ответил, что нет: по-видимому, людям, как и лебедям, и некоторым морским птицам, нужно долговременное гнездо и долговременный партнер. Но у других созданий – другие привычки. Оглядывая столпившихся вокруг студенток, он думал, что идею одежды-тюрьмы – неуклюжих шляп и тренов, невозможной обуви, калечащей ступни, как в Китае, – можно победить. Сегодняшние молодые женщины катаются на велосипедах – чуть раньше это было бы немыслимо. Перед уходом он пожал всем руки. Руку Флоренции он держал в своей слишком долго. Его пальцы играли ее пальцами.