Антония Байетт - Детская книга

Проспер Кейн наблюдал за Имогеной Фладд. Он говорил себе, что не может спокойно смотреть, как она слоняется по Пэрчейз-хаузу: нечто среднее между оборванной девчонкой-гусятницей и пленной принцессой. В 1900 году ей был двадцать один год или около того, и у нее не было ни мужа, ни профессии, ни нормальной домашней жизни. Что у нее есть, думал Кейн, это робкий, но несомненный художественный талант. Кейн был уверен, что ей следует убраться подальше от ауры Фладда и миазмов Серафитиной инертности и чему-нибудь научиться. Он поговорил с Уолтером Крейном, который всегда восхищался творениями Фладда и прекрасно знал о его тяжелом характере. Желающие стать студентами должны были выдержать ряд нелегких испытаний: по архитектуре (двенадцать часов на рисование небольшого архитектурного объекта); по рисованию модели (за шесть часов создать эскиз – например, углем – рта микеланджеловского Давида); просто по рисованию (изобразить голову, руку и ногу); по орнаменту и дизайну (нарисовать по памяти лист растения, например дуба, ясеня, липы); каллиграфически написать вручную заданное предложение. Проспер Кейн не знал, хватит ли у Имогены сил – и мужества – на участие в этих открытых конкурсах. Он уговорил Крейна позволить ей посещать лекции в качестве вольнослушательницы. А там они посмотрят, как она будет развиваться. В качестве легенды, для прикрытия, можно будет сказать, что она «гостья» музейного хранителя драгоценных металлов.

Поздней осенью 1899 года Кейн отправился в Лидд и открыл свой замысел Имогене. Он пригласил ее прогуляться по берегу моря, твердо и даже грубо пресекая намеки Серафиты на то, что Помона тоже хочет пойти. От всего этого у Проспера Кейна появилось дурацкое ощущение, что он ведет себя как претендент на руку и сердце, хотя на самом деле он испытывал нечто вроде отцовских чувств. На Имогене был длинный плащ с капюшоном, скрепленный потертой серебряной застежкой, которая показалась Кейну уродливой. Капюшон не держался на голове, и весь плащ парусил и хлопал от ветра, дующего с моря. Сорвав капюшон, ветер принимался трепать и волосы девушки. Теоретически их должна была удерживать на месте небольшая косичка, перехватившая гриву волос на затылке, но в целом, подумал Кейн, ее прическа в страшном беспорядке. Ей бы к парикмахеру сходить. И подобрать приличную шляпку. Имогена, опустив ресницы, глядела вниз, на еще кое-как служащие ей, но очень поношенные ботинки, и пыталась руками в кружевных митенках придержать раздуваемую ветром одежду. Проспер подумал, что у нее очень милое лицо, невинное, только плохо, что оно такое безжизненное.

– Я хотел застать вас наедине, но это оказалось очень трудно. У меня появилась идея, которую я хотел вам изложить.

– Не думаю…

– Прошу вас, дайте мне договорить, отказаться вы всегда успеете.

Все это звучало так, словно он собирался сделать ей предложение.

Она по-прежнему смотрела вниз.

Он изложил свой план. И объяснил, что, походив на курсы вольнослушательницей и осмотревшись, она сдаст вступительные экзамены и станет кем захочет, художницей или преподавательницей.

– Почему? – спросила она. – Почему вы все это для меня делаете?

– Я не люблю, когда что-то пропадает зря. А у вас есть талант.

– Ничего не выйдет, – сказала она, обращаясь к ветру и водяной пыли, – по самым разным причинам. Не выйдет.

– А если бы могло выйти, вы бы этого хотели?

Она склонила голову. Капюшон хлопнул ее по лицу.

– Я поговорю с вашим отцом. Прямо сегодня.

– Не надо. Мне нельзя… Я им нужна, матери и отцу, Помоне…

– А вам-то самой что нужно? Ваш брат не счел необходимым тут оставаться.

Герант действительно удалился к конторкам и телеграммам лондонского Сити, где быстро делал себе карьеру в банке Бэзила Уэллвуда.

– Я полагаю, что ваш отец ко мне прислушивается. Я смогу убедить его, что вы будете в безопасности; изучая все необходимое для колледжа, вы будете жить со мной и Флоренцией. Что он может иметь против этого?

– Вы не понимаете… – монотонно произнесла Имогена.

Он остановился, взял ее за плечи и заглянул в лицо:

– Да, я не все понимаю. Но достаточно, я полагаю, чтобы изложить эту идею вашему отцу.

И вдруг она бросилась к нему в объятья и спрятала лицо у него на плече. Он не разбирал слов, которые она быстро и нервно говорила ему в плечо, но держал ее, гладил по спине и чувствовал, как она рыдает у него в объятиях.

К Бенедикту Фладду он шел с хорошо скрываемым беспокойством. Фладда он застал в кабинете – бывшей судомойне, теперь полной сохнущих горшков и альбомов с рисунками. Посреди всего этого стояло сассекское кресло работы Морриса и компании, в котором сидел Фладд.

Проспер сказал:

– Я хочу тебе кое-что сказать… предложить. Насчет Имогены.

Снова мелькнуло нелепое ощущение соискателя руки и сердца.

– Что такое насчет Имогены? – грубо спросил Фладд.

Кейн сказал, что способности Имогены его впечатлили, и изложил свой план относительно ее ближайшего будущего.

– Ей и тут хорошо, – сказал Фладд.

– Она одинока и без работы, – ответил Кейн.

– Ее семья в ней нуждается. Я в ней нуждаюсь.

– У тебя есть Филип Уоррен и неоценимая Элси. У тебя есть жена и Помона. Думаю, пора предоставить Имогене свободу.

– Ха! Ты думаешь, я ее запер в тюрьму.

– Нет. Но я думаю, что ей пора уйти отсюда.

– Ты просто надутый солдафон и лезешь не в свое дело. И ты прекрасно знаешь, как никто другой, что у нас нет денег содержать ее в этом вонючем городе.

– Я предлагаю ей жить у нас как гостье, пока она не получит стипендию на учебу в Королевском колледже искусств, а я уверен, что она этого добьется. И тогда она сможет сама себя содержать. Или выйдет замуж. Здесь она совсем не видит молодых людей.

– Ты думаешь, я не знаю, в чем мой долг? А ее долг – заботиться о родителях.

– Пока нет, с какой стороны на это ни посмотреть. Друг мой, ты ведешь себя как отец-тиран из сказки. Я ведь тебя лучше знаю. Я знаю, что ты любишь свою дочь…

– Знаешь? Точно знаешь?

– Слишком сильно любишь, и тебе тяжело с ней расстаться. Но она откроет тебе сердце, если ты найдешь в себе силы отпустить ее. А я возьму на себя все расходы по ее переезду, если ты отдашь мне тот кувшин цвета бычьей крови с дымными змеями, я на него уже года два засматриваюсь. Ему место в музее, и тебе это известно.

– Ты ничего не знаешь.

– Я знаю, что ничего не знаю. Но я наблюдал за Имогеной, а ты не привел ни одного разумного довода против ее переезда в Лондон.

– Хорошо, хорошо, забирай мою дочь и кувшин и проваливай к черту! Давай выпьем, вот бренди. Посмотри на головки одуванчиков на этих тарелках, с летящими семенами, это работа Филипа. Он способный мальчик.