Арчибальд Кронин - Звезды смотрят вниз

— Курите, Гоулен, — сказал он. — Отличные сигары.

Джо взял сигару с наружным смирением и благодарностью. В душе же он был раздосадован покровительственным обращением Миллингтона. «Ну, погоди ты у меня, — думал он, — я тебя проучу когда-нибудь». Пока же он был олицетворённая почтительность. Закурил сигару, не сняв ярлычка.

Последовало долгое молчание. Стэнли, вытянув под столом ноги и расстегнув жилет, затянулся сигарой и посмотрел на Джо.

— Знаете, Гоулен, — объявил он, наконец, — вы мне нравитесь.

Джо скромно улыбнулся и ожидал, что будет дальше.

— Я человек либеральный, — продолжал разглагольствовать Стэнли (кроме коктейлей, он выпил ещё полбутылки сотерна и стал словоохотлив). — И мне решительно наплевать, кто вы такой, лишь бы вы были порядочный человек. Сын ли герцога или сын мусорщика — мне всё равно, меня это не интересует, лишь бы был честный человек. Понимаете вы меня?

— Ну, разумеется, понимаю, мистер Стэнли.

— Ну, так вот, Джо, — продолжал Миллингтон, — раз вы поняли к чему я веду, то я продолжаю. Наблюдал я за вами очень внимательно последние месяца два, и то, что я заметил, меня удовлетворило.

Стэнли остановился и передвинул сигару во рту, следя за выражением лица Джо. Затем сказал медленно:

— Клегг — конченый человек, это во-первых. Во-вторых, у меня явилась одна мысль, Гоулен, — хочу испытать вас в должности директора.

Джо чуть не лишился чувств.

— Директора! — с трудом прошептал он.

Миллингтон усмехнулся.

— Да, я предлагаю вам должность Клегга. Теперь ваше дело решать, справитесь вы или нет.

Волнение Джо было так сильно, что комната поплыла у него перед глазами. Он уже раньше чуял что-то в воздухе, но ни о чём подобном и мечтать не смел. Он так побледнел, что лицо у него приняло цвет бараньего сала, и уронил сигару на тарелку.

— О мистер Стэнли! — ахнул он. На этот раз ему не надо было притворяться, это вышло естественно и убедительно. — О мистер Стэнли…

— Ладно, ладно, Джо. Отнеситесь к этому легче. Извините, что так вас сразу ошеломил. Но, видите ли, у нас война. А война — время неожиданностей. Вам скоро придётся взять все в свои руки. И я думаю, что вы меня не подведёте.

Волна радостного возбуждения подхватила Джо. Пост Клегга… ему! Директор завода Миллингтона!

— Вы видите, Джо, что я вам доверяю, — сердечно объяснил Стэнли. — И я готов отстаивать своё мнение о вас. Потому-то и предлагаю вам такой пост.

В эту минуту в приёмной зазвонил телефон, и раньше чем Джо успел ответить, вошла Лаура.

— Это тебя, Стэнли, — сказала она. — Тебя вызывает майор Дженкинс.

Стэнли извинился и пошёл к телефону.

Молчание. Джо, не глядя, чувствовал, что Лаура здесь стоит у двери против него, близко, что она смотрит на него. Радостное волнение бушевало в нём, он чувствовал себя сильным, полным ликующей бодрости, опьянения. Он поднял глаза и посмотрел ей прямо в лицо. Но Лаура, избегая его взгляда, сказала весьма лаконично:

— Выпейте кофе в гостиной, раньше чем уйдёте.

Он не отвечал. Не в состоянии был заговорить. Так они стояли друг против друга, а в комнату доносился голос Стэнли, говорившего по телефону.

Приближалось время родов, и Дженни вела себя во всех отношениях примерно. С того времени, как она сообщила Дэвиду о своей беременности, она «стала другой женщиной». Конечно, у неё бывали небольшие припадки сварливости, — у кого же в таком положении их не бывает? — и разные «прихоти», как она их называла: внезапно, в самые неподходящие моменты, ей хотелось каких-нибудь особенных, экзотических деликатесов, которые именовались термином «что-нибудь вкусненькое». То она, например, жаждала имбирных пряников, так как её «отвернуло» от хлеба, то маринованного луку, то тартинок с селёдочной икрой. У матери её, Ады, всегда во время беременности появлялись разные прихоти, и Дженни считала себя в праве иметь свои.

Она готовила нарядное приданое для будущей новорождённой, — она была убеждена, что родится девочка, ей так хотелось дочурку, которую можно наряжать, а мальчишки ужасны! И вечер за вечером Дженни сидела у камина против Дэвида, как самая домовитая жена, вышивала, вязала, отделывала детские вещицы, руководствуясь указаниями в «Журнале для домашних хозяек» и журнале «Малютка». Она мечтательно строила планы будущего своей дочки. Она будет актрисой, знаменитой актрисой, или ещё лучше, — великолепной певицей, примадонной Большого оперного театра. Она унаследует и разовьёт талант матери и будет переходить от триумфа к триумфу в Ковент-гардене, важные особы будут слушать её и бросать букеты к её ногам, а Дженни из ложи будет с нежностью и сочувствием следить за успехом, который и ей когда-то достался бы на долю, если бы ей дали возможность выдвинуться. Но на пути актрисы встречаются и соблазны, великие соблазны, и Дженни морщила лоб при этой мысли. То вдруг картина менялась, и она видела в своём воображении монахиню с бледным и одухотворённым лицом, с тайной печалью на сердце, покинувшую сцену и свет, проходящую по коридорам большого монастыря в полутёмную часовню. Начинается служба, звучит орган, и голос монахини разливается вокруг во всей своей чудесной чистоте. Слезы наполняют глаза Дженни, и печальные романтические грёзы приобретают уже более трагическую окраску. Нет, не будет никакой маленькой девочки, никакой примадонны или монахини. И она, Дженни, умрёт, чует её сердце! Нелепо было воображать, что у неё хватит сил родить ребёнка, у неё всегда было предчувствие, что она умрёт молодой. Она вспоминала, что Лили Блэйдс, одна из продавщиц у Слэттери, которая удивительно верно всем гадала, однажды предсказала ей, Дженни, страшную болезнь. Она уже видела себя умирающей на руках Дэвида, который с искажённым, страдальческим лицом молит не покидать его. У постели — большая корзина белых роз, и даже доктор, этот суровый человек, стоит в глубине комнаты, ужасно расстроенный.

Настоящие слезы начинали струиться по лицу Дженни, и Дэвид, случайно подняв глаза, восклицал:

— Господи помилуй, Дженни, в чём дело?

— Ничего, Дэвид, — вздыхала она с бледной, ангельской улыбкой. — Право же, я счастлива. Вполне, вполне счастлива.

Потом она решила, что ей следует завести кошку, так как кошка привязывается к дому и создаёт веселье и уют. Она стала просить всех знакомых достать ей котёнка. Всех, решительно всех заставила она искать, где только можно, и когда Гарри, мальчик из мясной лавки, принёс ей маленького полосатого зверька, она пришла в восторг. Но потом, когда пришёл фургонщик Мэрчисона и принёс ещё одного, а на следующий день миссис «Скорбящая» прислала третьего, Дженни была уже в меньшем восторге. Немыслимо было вернуть котят, раз она так просила людей достать их, а между тем котята вели себя не очень аккуратно. Пришлось в конце концов двух утопить, Дженни было ужасно больно за милых беспомощных крошек, но что же делать? Дженни зато потратила массу времени на придумывание клички для оставленного в живых котёнка. Она назвала его «Красавчик».