Джон Кампфнер - Богачи. Фараоны, магнаты, шейхи, олигархи

Наконец, следует заметить, что в моем повествовании нет ни одной женщины. Я мог бы выбрать Клеопатру или одну из средневековых королев, а в наши дни, например, наследницу империи L ’ Oréal Лилиан Бетанкур. Хорошим кандидатом была бы богатейшая женщина Австралии, наследница горнорудных магнатов Джина Райнхарт. Или я мог бы поговорить о королеве Елизавете II, которая неизменно входит в списки богатейших людей мира. Это грустно, но необходимо признать, что подавляющее большинство женщин в истории, которые могли бы считаться сверхбогатыми, получили свое состояние благодаря браку или наследованию. В последние две тысячи лет именно мужчины сколачивали и накапливали состояния, и происходило это в обществах исключительно патриархальных.

Поэтому я решил держаться своего «сугубо мужского» списка, чтобы обозначить некое послание. Я убежден, что если в будущем — может быть, даже через пять или десять лет — окажется написанной некая новая версия этой книги, то этот дисбаланс будет в ней исправлен. Перемены все ускоряются, и первые кандидаты-женщины, вероятнее всего, появятся в технологическом секторе. Шерил Сэндберг из Facebook и Марисса Майер из Yahoo (обе упоминаются в этом повествовании) быстро становятся влиятельными фигурами в среде богатых и могущественных интернет-предпринимателей. Немалое число женщин быстро поднимаются в рейтинге самых богатых людей Китая. По данным рейтинга миллиардеров Forbes 2014 года, 42 из 268 новичков в этом списке — женщины. Впрочем, отмечается, что только 32 женщины-миллиардера — скромные 1,9 % всех миллиардеров мира — сыграли значимую роль в формировании своих состояний (остальные же их унаследовали). Следует обратить внимание и на таких новых миллиардерш, как Фолоруншо Алакиджа из Нигерии, которая перешла от дизайна модной одежды к разработке нефтяных месторождений, и Дениз Коутс — британка, управляющая крупным онлайн-казино.

В сентябре 2012 года левая французская газета Libération вышла с заголовком « Casse-toirichecon !» Это можно перевести примерно как «Ну и вали отсюда, богатый ублюдок!» Объектом этих поношений был Бернар Арно, богатейший человек Франции, который только что объявил, что переедет в Бельгию в знак протеста против 75 %-ого подоходного налога, введенного социалистическим правительством. Арно, управляющий конгломератом люксовых брендов LVMH , в конце концов отказался от своих планов, но перед этим пригрозил судом газете, оскорбившей его достоинство.

Весьма примечательно не то, что богачи стремятся найти себе и своему бизнесу налоговый рай, но то, что критика в их адрес пока что не произвела совершенно никакого эффекта. Если посмотреть, что происходит по другую сторону Ла-Манша, мы увидим, что британские власти всех мастей действовали и действуют противоположным образом — делают все, чтобы привлечь в страну богачей. Они исходят из двух аргументов, принципиального и прагматического: обогащение — это хорошо (как бы оно ни происходило), а некая щедрость со стороны богатых людей, пусть даже в форме налогов, — это лучше, чем ничего. Британские политики сделали серьезную ставку на сверхбогатых и на эффект «просачивания благ».

Французский подход — исключение. Англосаксонская модель принимается по всему миру, страны соревнуются в снижении «барьеров» для самообогащения. И в этом они следуют самой истории. Период с 1945 года до тэтчеровско-рейгановских реформ начала 1980-х — редкая эпоха, когда государство стремилось вмешаться и сгладить некоторые углы неравенства. В то же время богатые стали отходить от активной роли в политике, когда — по крайней мере, поначалу — этот эгалитарный подход казался более справедливым и экономически эффективным. Сейчас предостаточно статистики, подчеркивающей необычайные перемены, происшедшие за последние тридцать лет. Вот лишь некоторые факты.

По данным бюджетного управления Конгресса США, в период с 1979 (перед избранием Рональда Рейгана) по 2007 год (начало финансового обвала) доходы американцев в целом выросли на 62 %, с учетом налогов и инфляции. Однако доходы 20 % самых бедных американцев выросли лишь на 18 %. Для 20 % самых обеспеченных этот показатель составил 65 %, а для 1 % самых богатых — 275 %. Тридцать лет назад руководители американских компаний зарабатывали в среднем в 42 раза больше, чем работники. К середине 2000-х годов соотношение выросло до 380 к 1.

Пресловутый 1 % самых состоятельных американцев (главные цели движения Occupy ) сейчас владеют 40 % всего национального богатства США. 300 тысяч самых богатых американцев обладают почти таким же доходом, как 150 миллионов наименее обеспеченных. Но при этом самые масштабные сдвиги произошли не в этой группе, а среди 0,1 и 0,01 % самых богатых. Чем меньше группа богачей, тем быстрее экспоненциальный рост их доходов. 16 тысяч богатейших семей США сегодня получают доход в среднем 24 миллиона долларов в год. Их доля в национальных доходах за последние тридцать лет увеличилась вчетверо: с чуть более 1 % до почти 5 %. Эта доля выше, чем в первый «позолоченный век» [11] Период быстрого роста экономики и восстановления после гражданской войны. Название происходит от одноименного романа Марка Твена и Чарльза Уорнера. в конце XIX столетия. По данным объединения Oxfam , в 2012 году доход сотни богатейших миллиардеров мира составил 240 миллиардов долларов — в четыре раза больше, чем требуется, чтобы уничтожить крайнюю нищету во всем мире.

В Америке прогрессивная шкала налогообложения начала снижать неравенство в 1930-х. В Европе дело до этого дошло только в конце 1940-х и в начале 1950-х. Коэффициент Джини — статистический показатель, который измеряет неравенство, — в середине 1970-х достиг своего минимума в 0,3. Теперь он опять резко вырос и в среднем по миру составляет около 0,4 — то есть поднялся на треть. Эти десятые доли могут показаться мелочью, но они ясно показывают отношения между богатыми и бедными внутри стран и между странами. Коэффициент Джини ниже 0,3 говорит о высокой эгалитарности (ниже этой линии Швеция и другие северные страны, а также Германия). Показатель выше 0,5 считается опасным, говорящим о расколе в обществе. США держатся на уровне заметно выше 0,4. В Китае неравенство после реформ Дэн Сяопина выросло на 50 % и сегодня находится на уровне 0,48. Такого рода статистика — еще одна часть нашей истории, притом сухая ее часть.

Изменилось ли что-нибудь за несколько лет после финансового кризиса? Законы и другие нормы слегка ужесточились. Коэффициент Джини чуть-чуть сместился. Инвестиционные портфели некоторых сверхбогачей пошатнулись. Некоторые ушли в тень, униженные и обиженные отношением к ним. Ни одной более или менее значимой фигуре в банках или других организациях не было предъявлено обвинения. Политики не проявляли никакого желания призвать к ответу виновных в кризисе — в ход пошли юридические усложнения и увертки, разработанные специально для богатых людей (и зачастую ими самими). Подавляющее большинство выдержало эту бурю совершенно легко. Есть даже серьезные основания полагать, что во время рецессии, когда подавляющему большинству пришлось затянуть пояса, сверхбогатые еще более преуспели. Экономики сокращались, люди теряли работу (и прекращали платить налоги), и доля подоходного налога, уплачиваемого богатейшими людьми, выросла. Повысилась и зависимость правительств от «щедрости» этих людей. В 2010 году Алан Гринспен, бывший председатель Федеральной резервной системы США, который после кризиса признался, что неверно понимал работу неограниченно свободных рынков, заметил: «Проблема, по существу, состоит в том, что наша экономика сильно перекошена — в том смысле, что значительное восстановление произошло в ограниченной сфере экономики, среди индивидов с высоким доходом».